Пилигримы

Королева Франции оказалась права в своем мрачном пророчестве. И хотя Робер вернул долг Гвидо де Раш-Русильону и снял тем самым с себя возможные подозрения, скандал продолжал разрастаться, захватывая в свои сети все большее и большее число лиц. Благородному Людовику не потребовалось чрезмерных усилий, чтобы убедить своих и без того прозревающих вассалов в виновности коннетабля де Роже. Против которого поднялись уже не только французские, но и местные бароны, осознавшие, наконец, как жестоко их обманули. Страшные слухи черной тучей ползли по Иерусалиму, пугая грядущей грозой сторонников благородного Манасии и королевы. Всерьез поговаривали о заговоре. Тем более что зародился этот беспримерный в истории Иерусалима скандал в доме барона де Водемона, близкого друга убитого недавно Гуго де Сабаля. Благородный Жоффруа объявил себя опекуном и защитником принца Болдуина, которому давно уже следовало стать королем, и принялся успешно вербовать сторонников. Королева Мелисинда почувствовала недовольство баронов, но не смогла сразу правильно определить его причину. Именно поэтому она с самого начала взяла неверный тон в разговоре с благородными шевалье, явившимися к ней с требованием, лишить Манасию де Роже должности коннетабля. Просителей возглавлял барон де Водемон, и это обстоятельство решило исход дела. Гордая Мелисинда не пожелала уступить едва ли не главному своему сопернику в борьбе за власть.

– Пока я королева, благородный Манасия будет коннетаблем, – гордо заявила она.

– В таком случае, ты не будешь королевой, благородная Мелисинда, – в сердцах бросил Жоффруа и круто развернулся к выходу.

Конечно, королеве следовала сразу же арестовать заговорщиков, не выпуская их из Башни Давида, но она оказалась неготовой к столь бурному развитию событий. Однако Мелисинда была слишком опытной правительницей, чтобы долго пребывать в растерянности. Через полчаса она вызвала капитана своей гвардии Пьера де Боше и приказала ему взять под стражу зачинщиков мятежа, собравшихся во дворце Водемона. Благородный Пьер, человек осторожный и далеко не глупый, выполнил приказ только наполовину. То есть окружил усадьбу благородного Жоффруа, но никаких решительных действий предпринимать не стал. Зато отправил посланца к Раулю де Музону с просьбой воздействовать на королеву, которая своими непродуманными действиями могла ввергнуть Иерусалим в пучину раздора. Старый Рауль, несмотря на свой почтенный возраст, поспешил в королевский дворец, дабы поделиться своими соображениями с раздраженной Мелисиндой. Королева хоть и без большой охоты, но все-таки согласилась принять выжившего из ума Музона. Однако, как вскоре выяснилось, старый интриган хоть и потерял свойственную ему с молодости подвижность, но нюха не утратил. И причина нынешней смуты стала ему известна куда раньше, чем королеве.

– Фальшивые деньги, – сказал Рауль тихо, глядя при этом на Мелисинду слезящимися от старости глазами.

– Это те самые бронзовые кругляшки, которые граф Першский пытался всучить шевалье из Антиохии?

– Речь идет о двухстах тысячах денариев, которыми старый Унар расплатился с коннетаблем де Роже за очень важную услугу, оказанную им сельджукам во время осады Дамаска. А Манасия был настолько щедр и благороден, что поделился ими не только с нашими, но и французскими баронами. Наверняка дело окончилось бы к всеобщему удовольствию, если бы золото оказалось настоящим, но, увы. И теперь у баронов не осталось иного выхода, как объявить коннетабля предателем и свалить на него вину за поражение под Дамаском.

– Выходит, брали все бароны, а не только Манасия? – нахмурилась королева.

– Выходит так, – пожал иссохшими плечами Музон. – Я не виню коннетабля де Роже в том, что он не проявил рвения при взятии Дамаска. Ибо падение этого города всколыхнуло бы мусульманский мир, что аукнулось бы нам большой бедою. Но благородный Манасия допустил большую ошибку, он не проверил деньги, которые оказались у него в руках. Хотя величина взятки должна была его насторожить. Двести тысяч денариев это слишком много для скуповатого Маннуддина Унара. Я прошу тебя, благородная Мелисинда, отозвать капитана Пьера де Боше. Во дворце Водемона сейчас находятся не только наши бароны, но и обиженные французы. Чего доброго, прольется кровь наших гостей, и у короля Людовика не останется иного выхода, как только отомстить тебе за убитых вассалов.

– По-твоему, я должна им выдать Манасию, – сверкнула глазами Мелисинда.

– Решать тебе, – вздохнул Музон. – Но в любом случае, нам следует выиграть время. Собрать силы и помириться с французскими баронами.

– Каким образом?

– Прежде всего, возместить им понесенные убытки, – усмехнулся старый Рауль. – Но сделать это следует так, чтобы не возбудить слухов. Часть французов уже убыли в Триполи. Через месяц-два атабек Мосула распустит свою армию, и Людовик покинет Иерусалим. Вот тогда у тебя появится возможность, посчитаться Жоффруа де Водемоном.

– Спасибо за совет, Рауль, – кивнула Мелисинда. – Ты в который уже раз проявил себя как мой самый верный и преданный друг.