Пилигримы

Порывистый Мануил бросил на сиятельного Арсения недовольный взгляд. Можно подумать, что сам басилевс хлопочет об обратном. Все эти почтенные старцы наверняка считают своего императора зеленым мальчишкой и тайком вздыхают о его отце божественном Иоанне, отличавшемся благочестием, осторожностью и умом. Соревноваться с покойным отцом в благочестии Мануил даже не пытался, а вот умения просчитывать ситуацию и делать надлежащие выводы, ему было не занимать. Все члены синклита отдавали должное, его решительности, однако полагали, что излишняя порывистость басилевса может обернуться для Византии большой бедой. Мануил был третьим сыном божественного Иоанна и только смерть старших братьев позволила ему занять престол, где не только члены синклита, но и очень многие разумные люди в Константинополе предпочли бы видеть более степенного и рассудительного человека. А Мануил уже явил миру свое легкомыслие, вступив в предосудительную связь с одной из своих племянниц и повергнув тем самым ревнителей византийских традиций в изумление и уныние. Басилевс не внял увещеваниям патриарха, почтенного Николая Музалона, пытавшегося вернуть его на путь истины, чего уж тут говорить о сиятельных патрикиях, которых он не соизволил даже выслушать. Вот и сейчас он отмахнулся не только от лагофета Арсения, седовласого старца с седой ухоженной бородой, но и от протовестиария Иосифа Дуки, человека куда более молодого и склонного к новшествам. А ведь сиятельный Иосиф предложил всего лишь отвести из Фракии корпус Просуха для обороны столицы. Конечно, Дука в первую очередь хлопотал о своем сыне Иоанне, комите катафрактов, расквартированных близ Андрионаполя, но беспокойство его было вполне обоснованным. Пехотинцы Просуха и кавалеристы Иоанна Дуки могли быть просто отрезаны от столицы алеманами, а то и уничтожены ими без всякой пользы для Византии.

– Протоспафарий Константин, – поднялся с кресла Мануил, – тебе придется отправиться в Андрионаполь и убедить короля Конрада в нашем к нему расположении.

– А какие средства ты позволишь мне использовать для убеждения, басилевс? – спокойно спросил Тротаниот.

– Любые, – усмехнулся Мануил. – Лишь бы они оказались действенными.

Протовестиарий Иосиф бросил многозначительный взгляд на севаста Иоанна Комнина, но тот лишь плечами пожал. Сиятельный Иоанн доводился Мануилу родным племянником и отличался покладистым нравом. Что бесспорно являлось в глазах молодого басилевса едва ли не главным его достоинством. Однако севаст терпеть не мог Константина Тротаниота, и это тоже являлось его достоинством, но уже в глазах Иосифа Дуки. И протовестиарий и севаст от души пожелали протоспафарию сломать себе шею в споре с высокомерными алеманами, но, разумеется, сделали это не вслух.

– Возьми с собой сиятельного Андроника, – посоветовал протоспафарию Мануил. – Толку от него немного, но ему полезно будет проветрить мозги вдали от столичных притонов.

Андроник Комнин был двоюродным братом Мануила. Однако, по мнению севаста Иоанна, которое сиятельный Иосиф Дука полностью разделял, род Комниных еще не рождал на свет подобного негодяя. Андроник был другом детства Мануила, но в последнее время стал его главной головной болью. По Константинополю ходили упорные слухи, что Андроник добивается благосклонности сиятельной Евдокии, родной сестры сиятельной Феодоры, которую беспощадная молва уже нарекла любовницей басилевса. И без того скандальная ситуация грозила превратиться в подлинную драму, вот почему Мануил поспешил отправить беспутного двоюродного братца куда-нибудь подальше от Константинополя. К огромному облегчению севаста Иоанна, доводившегося, к слову, родным братом как Феодоре, так и Евдокии.