Пилигримы

– Помогите графу! – крикнул Фридрих свом людям, но его человеколюбивый призыв не был услышан из-за шума битвы. Разворачивать людей в стену было уже поздно. Герцог Швабский это понял, отбросил сломанное копье и обнажил меч. Целью его был все тот же византиец, ужом крутившийся в седле. Он тоже потерял копье и теперь орудовал мечом и булавою, зажатой в левой руке. Этой булавою он поверг на землю несколько рыцарей, пока Фридрих успел до него добраться. Византиец оскалил в его сторону зубы и ударом меча превратил в щепы крепкий алеманский щит. Фридрих поднял меч, дабы отразить повторный удар, но коварная булава обрушилась на его шлем с такой силой, что герцог кулем вылетел из седла, теряя сознание, а возможно и жизнь.

Король узнал о нападении византийцев на своего племянника Фридриха Швабского в самом начале дня, не сулившего вроде бы никаких потрясений. Благородный Конрад никак поначалу не мог сообразить, каким образом швабы, которые должны были двигаться в авангарде крестоносного войска, вдруг оказались у него за спиной. Однако секундное замешательство не помещало королю верно оценить ситуацию и повернуть своих рыцарей на помощь попавшему в беду племяннику. К сожалению, Конраду далеко не сразу удалось собрать в кулак растянувшуюся на многие версты армию. Первый отряд кавалерии, посланный им на помощь швабом, наткнулся на прониаров Просуха, вставших стеной на константинопольской дороге, и был атакован с фланга катафрактами Иоанна Дуки. Из тысячи рыцарей в живых осталась едва ли треть, когда им на помощь подоспели основные силы крестоносцев. Дукс Просух уклонился от решительной битвы и освободил дорогу нетерпеливым алеманам, спешившим на помощь своим товарищам. Впрочем, спешили они напрасно. Кавалеристы протоспафария Константина уже покинули место кровопролитной битвы, легко ускользнув из-под удара разъяренного неудачами Конрада. Местность византийцы знали куда лучше крестоносцев, что и стало главной составляющей их несомненного успеха. Герцог Швабский потерял в этой скоротечной битве половину своих людей убитыми и раненными и с трудом уцелел сам. Булава византийца, пробившая его шлем, рассекла кожу на голове доблестного Фридриха, который стоял сейчас перед дядей в полной растерянности, с трудом подыскивая слова для объяснений. На помощь другу пришел граф Ренард Каринтийский, тоже пострадавший в битве, но сохранивший дар речи и умение соображать.

– Нас атаковали кавалеристы протоспафария Константина. Я узнал одного из его рыцарей, это он пробил шлем Фридриха и выбросил меня из седла.

– Доблестный, судя по всему, воин, – вздохнул Конрад, укоризненно глядя при этом на оплошавшего племянника.

Попытка крестоносцев настичь византийцев закончилась полной неудачей. Пехота не выдержала быстрого марша, а преследовать хитроумного врага силами только конницы, было слишком опасно. Кроме того, за время преследования, всплыли весьма неприятные подробности только что отгремевшего дела. Оказывается, у византийцев были причины для нападения на швабов, о чем Конраду сообщил епископ Пассауский. Благородный Фридрих, вызванный для объяснений, не стал скрывать от дяди, что сжег Ферапонтов монастырь в отместку за убийство своего друга барона фон Зильберштофа.

– Монахи-то здесь при чем? – скрипнул зубами Конрад. – Из-за твоей глупой горячности, Фридрих, мы потеряли полторы тысячи рыцарей и теперь вынуждены вести войну с византийцами вместо того, чтобы помогать своим братьям в Эдессе.

Война с Византией действительно казалась неизбежной. Германские рыцари, умело подогреваемые папским легатом Теодовитом и Вельфом Брауншвейгским, рвались к Константинополю, дабы предать его огню и мечу в отместку за гибель своих товарищей.

Увы, их порыв выдохся, когда они вдруг увидели у стен византийской столицы хорошо снаряженную армию, не уступающую им числом. Император Мануил пошел на изрядный риск, вызвав боеспособные части из восточных провинций для защиты Константинополя, но другого выхода в создавшейся непростой ситуации у него не было. Требовалось, во что бы то ни стало охладить пыл воинственных алеманов и переправить их через Босфор раньше, чем к Константинополю подойдут французы во главе с королем Людовиком. Для решения столь непростой задачи Мануил отправил в лагерь крестоносцев все того же сиятельного Константина. Хотя мудрые старцы из синклита настоятельно советовали ему не раздражать алеманов и без того обиженных воинственным протоспафарием. Однако Мануил, успевший изучить Конрада во время не таких уж давних встреч, полагал, что король алеманов скорее прислушается к доводам победоносного полководца, чем к льстивым речам старых евнухов. Великий логофет секретов, хоть и не был евнухом, но принял едкое замечание басилевса на свой счет, и Мануилу пришлось в частном порядке извиниться перед Арсением, дабы не обижать старого и преданного слугу своего венценосного отца.