Пилигримы

Герцог Вельф к своим тридцати пяти годам уже успел испить горечь поражения, лишившего его императорской короны. Под стенами Вейнсберга брату Генриха Гордого не помогли ни поддержка папы, ни усилия итальянских князей, к слову, бросивших его в самый ответственный момент битвы. Конфуз, приключившийся с племянником Генрихом Львом под стенами Добина, тоже не добавил герцогу уверенности. Поражение в славянских землях подорвало силы его сторонников и сыграло на руку Конраду Гогенштауфену, не преминувшему воспользоваться чужой бедой для укрепления собственных позиций. Словом, ссориться в нынешний ситуации с королем для благородного Вельфа было смерти подобно, о чем он прямо заявил папскому легату. Что же касается Рожера Сицилийского, то нурман человек ненадежный. Его волнует не столько судьба христианского мира, сколько расширение границ собственного королевства. Таскать для него каштаны из костра герцог Брауншвейгский посчитал ниже своего достоинства.

– Никто не призывает тебя, благородный Вельф к разрыву, а тем более войне с королем Конрадом, – всплеснул холеными руками Теодовит. – Кто более чем я заинтересован в единстве нашей армии и сохранении добрых, сердечных отношений между вождями похода? Но мне больно смотреть, как хитроумные византийцы обманывают нашего простодушного короля, а его верные вассалы делают вид, что ничего серьезного не происходит.

– А что ты предлагаешь, святой отец? – спросил заинтересованный маркиз фон Вальхайм.

Благородный Одоакр отличался не только бычьей внешностью, но и на удивление изворотливым умом, выручавшим его в самых трудных ситуациях. К участию к крестовому походу его подвигла не столько вера, сколько унизительная бедность и жажда легкой добычи. Маркиз был по природе человеком решительным и не склонным к угрызениям совести.

– Надо открыть глаза королю Конраду на коварство византийцев, истребляющих под разговоры о дружбе и союзничестве лучших мужей крестоносного воинства.

– Вряд ли Конрад станет прислушиваться к моим словам, – криво усмехнулся маркиз. – Он потребует факты.

– Так найди их, благородный Одоакр, – с нажимом произнес епископ. – Рыцарь де Лаваль тебе поможет. Он неплохо знает греческий язык и местные обычаи.

– Я сделаю все, что в моих силах, святой отец, – склонил голову маркиз.

Совещание в епископском шатре на этом завершилось к всеобщему удовлетворению. Благородный Герхард покинул обиталище папского легата под руку с Вальхаймом.

– Ты располагаешь средствами, благородный Одоакр? – спросил сподвижника Лаваль.

– Увы, – развел руками маркиз.

– Поиски потребуют больших средств, – вздохнул Герхард. – Придется привлекать здешнее население, а они вряд ли согласятся нам помогать даром.

– Непростительный промах с моей стороны, – честно признал свою вину Одоакр. – Впрочем, все еще можно поправить. В какую сумму нам обойдутся поиски?

– Пятьсот марок серебром, по меньшей мере, – пожал плечами Герхард.

– Буду просить тысячу, во избежание всяческих сюрпризов.

Лавалю ничего другого не оставалось, как пожелать расторопному маркизу успеха. Впрочем, он отдавал себе отчет в трудности задачи, решение которой Одоакр взял на себя. Епископ Теодовит славился своей скупостью, и выбить из него даже пятьсот марок было делом почти непосильным. Маркиз фон Вальхайм отсутствовал так долго, что Герхард уже стал подумывать о провале его миссии. Но он плохо знал благородного Одоакр, который, наконец, выскользнул из шатра с увесистым кожаным мешочком.

– Тысяча, – тяжело выдохнул он, вытирая замшевой перчаткой лоб с крутого лба. – Легче византийскую императрицу склонить к блуду, чем уговорить нашего благочестивого епископа, поделиться своими сокровищами. Итак, Герхард, теперь решающее слово за тобой.