Пилюли счастья

Не нужно было, не следовало обращаться ни в какой Красный Крест. Приспичило, видите ли, выяснить, что именно за причина, почему не пишет! Ну вот, теперь ты выяснила, много ли это известие принесло тебе пользы? Облегчения? Отраднее ли тебе стало? Нет, не стало ни легче, ни отраднее… Побеспокоилась навесить себе на душу новую кручину — горькую и неизбывную… Бедная, бедная Люба. Еще одна странница в этом изломанном равнодушном мире… Что ж тут удивляться, что вспомнила про сестру в деревне. А кто еще у нее оставался? Подружки в цеху? Амира Георгиевна? Федотыч, дядя Петя, как она сообщала, вскоре после моего отъезда вовсе перестал бывать. Бросил. С чего бы это? Тут бы, кажется, только и радоваться, жить-поживать, добра наживать — в любви и согласии, — когда никто не мешает, не досаждает, не глядит букой из угла, не путается под ногами… А он взял да исчез. С самой той осени не наведался ни единого разочка. Заявился, правда, в клуб на пятидесятилетие, да и то сидел поодаль, затесавшись среди коллектива, вроде как посторонний — последний долг отдать.

Ну и шут с ним, разрази его кондрашка, Люба не из тех, что станут по такому случаю горевать да слезы лить, если ему не требуется, так и нам ни к чему, и раньше не набивались, а теперь уж и подавно обойдемся. На пенсию, передавали, вышел, огородный участок получил, засел, как крот в норе, картошечку, помидорчики разводит, агроном, вишь, какой выискался!

Как я должна была откликнуться на это донесение? Что присоветовать и чем утешить? Что придумать в ответ на печальное сиротливое признание? Каким образом осушить ее слезы? Нет, не прониклась я ее горем, не потрудилась, не отыскала слов, не попыталась развеять ее кручину, проигнорировала сей щепетильный вопрос. Сочла, что промолчать проще и даже деликатнее. Не нашла ничего более правильного, чем оставить без внимания запрятанные между строк тайные вздохи покинутой и втихомолку стареющей Любы. Тем более что не было у меня ни малейшего желания вспоминать дядю Петю. Ни с какой стороны не интересовал меня дядя Петя. С пятидесятилетием, разумеется, поздравила — что ни говорите, важная дата, хотя для женщины, понятное дело, достаточно огорчительная. Но мне-то самой сколько было в то время? Я даже и представить себе такого не могла — пятьдесят. Я посылки ей отправляла и тем самым полагала свой долг перед нею отчасти уже выплаченным.

А дядя Петя недолго поогородничал на пенсии — года два спустя дошли до Любы слухи, что помер. Она и об этом мне сообщила — так, вроде бы между прочим, помер вот Федотыч, а до того сильно хворал, говорят. Я опять не отреагировала и соболезнования не выразила. Что ж, помер так помер — сама ведь писала, что и до этого не показывался. А потом еще одно письмо было — про то, как столкнулась она на кладбище с дяди-Петиной женой. Так вот вышло нечаянно, что обе в один и тот же день потянулись навестить могилку. И произошла у них там беседа. Нет, ничего особенного. Помянули покойника добрым словом, поговорили и разошлись.

Не нужно было обращаться в Красный Крест. Как будто недоставало прежних печалей. Теперь и эта будет точить и давить, по будням и по праздникам. И нельзя даже сказать, что, по крайней мере, все окончательно прояснилось. Ничего не прояснилось… Ну, хорошо, Люба, допустим, угорела в бане. А где же была Амира Георгиевна, почему сразу не сообщила? Или тоже побоялась связей с империалистами? И почему и о ней пришел ответ «адресат выбыл»? Нет, разумеется, я не собираюсь продолжать розыски. Да и кто мне станет разыскивать какую-то бывшую соседку… Но странно все это, странно и горько…

Один мой ленинградский знакомый, математик, выслушав рассказ о двух сестрах Людмилы Аркадьевны, заявил, что удивляться тут абсолютно нечему: вероятность гибели в невских водах второй сестры в точности равна вероятности смерти от саркомы первой — поскольку между причинами первого и второго происшествия не существует никакой связи. Но между сестрами существует связь? Или тоже нет?

И с Паулиной можно было бы иначе поговорить… Опять не сумела. Кто знает? Может, найди я для нее более душевные слова, все обернулось бы иначе…

Не исключено, конечно, что данный парный случай: Любы и Паулины — является следствием какого-то коварного заговора, выношенного в недрах дьявольски могущественной и, видимо, страдающей от смертной скуки организации. От безделья, распущенности и безнаказанности расплодились в ней, как черви в гнилом грибе, любители поиграть чужими судьбами. Но где же их выигрыш? Ведь не делаются же они от этого бессмертными, не надеются ведь присвоить себе остаток чужих, насильственно укороченных жизней? Придет ведь в конечном счете и их час, и, может быть, даже раньше, чем они предполагают, запросто ведь может случиться, что и им назначено однажды оступиться и уйти под лед. Сколько ни интригуй, как ни жульничай, сколько ни злодействуй, в конце концов…