Три с половиной метра веселенького ситчика, из которого я собираюсь сшить себе очаровательное платье: с приспущенной талией и широкой юбкой в складку. Согласно международной моде текущего, а может, и минувшего сезона, которую мы прослеживаем по разрешенным к прокату французским фильмам. Дивное предвкушение предстоящих восторгов со стороны подруг и сослуживиц! Уже раскроила, отчасти даже сметала и попросилась к маме Ксении Константиновне прострочить изделие на ее швейной машинке. «Извини, Ниночка, — величественно встряхнула она седой головой, — но свою швейную машинку я никому не доверяю». И правильно делаете, Ксения Константиновна! Не доверяйте и впредь. Я вас понимаю — машинка вещь ценная. Ах, знаете, как бы было приятно, если бы вы вдруг посетили нашу страну. А я бы проехала мимо вас на своем лимузине и небрежно бросила в открытое окно: «Извините, Ксения Константиновна, понимаю, сочувствую — полтора километра, да еще с такими тяжелыми кошелками, но нет, — мою машину — нет, не могу уступить. Даже на один день. Свою машину я никому не доверяю!» Все равно, не слушайте меня, не обращайте внимания — кто старое помянет… Приезжайте поскорее. Прокатимся, поболтаем. Надеюсь, вы еще живы и в добром здравии.
Ах, Ксения Константиновна, если б вы только знали, каким бесчисленным количеством всевозможных платьев набит мой шкаф!.. Не говоря о блузочках, курточках, свитерочках и всяких брючках. А шарфики, шарфики — так и струятся из всех ящиков шелковистыми скользкими змейками…
Нет, нет, возлюбленный мой, супруг мой, ты не можешь, не смеешь покинуть меня! Не отказывайся от меня. Ты, не решившийся выбросить из этой комнаты портрет бесчувственного злодея, готов вышвырнуть меня? Откуда ты знаешь — может, я принесу тебе счастье? Может, я твой выигрышный билетик? Будущее не всегда так ясно, как тебе представляется, многое сокрыто от наших взоров…
Сестра моя невеста, встань и уберись наконец отсюда!.. Не было ничего. Тебе показалось. Что за дурацкое упрямство, назойливое желание убедить себя — и заодно весь свет, — что что-то было. Постыдись, душа моя, признайся, что ты сама соорудила весь этот карточный домик, водрузила на всю эту рухлядь златой венец. Царь-царевич, король-королевич… Мираж, наваждение. Глупые девичьи грезы.
Какое счастье, что Мартин не интересуется творчеством Матусовских, Исаковских, Долматовских и всех прочих советских корифеев. Совершенно не обесsubпокоен их существованием.
Люба ничуть не опечалилась, увидев нас с Денисом на пороге, даже как будто обрадовалась.
— Подумаешь, делов-то! Не вырастим, что ли? Еще как вырастим! Не хуже распрекрасного папаши. Да пусть он там треснет вовсе — хорек поганый!
Нет, не так сразу, конечно. Недели три Денис еще оставался с Валей на даче. А у нас все, как прежде: я да Люба, Люба да я. Наша комната. Шкаф меж двух кроватей. Честный и справедливый раздел полезной жилой площади. Вот дядя Петя топает по коридору, распахивает дверь и является нашим взорам во всем своем милиционерском великолепии. На круги своя… А что? Адмиралтейская игла не померкла, и душа не разорвалась. Все оказалось проще и легче, чем представлялось. Перешагнула родной порог и успокоилась. Все, что было, позабыла. Да и было бы о чем жалеть!
Загрызла только внезапная тоска по отцу. Позднее раскаянье. Как же мало я о нем знала! В самом деле — не у Любы же было спрашивать… Вечная обида за маму, вечное недоумение — зачем пьет, где пропадает, почему не бывает дома, почему совсем не жалеет ее?.. А его — его не замечала. Не понимала, что такой красавец мужчина, герой-орденоносец тоже может страдать. Что и ему бывает тяжко. Четыре года на такой войне… Четыре года кромешного ада. Возможно ли вообще пережить все это и остаться нормальным человеком?.. Передовиком производства… Заместителем начальника цеха. Какими слезами оплакивать мне теперь его единственную, порушенную, под корень исковерканную жизнь?.. И более того: почему? Кто и почему это допускает — чтобы такой великолепный человек так бездарно, мучительно прожил и так нелепо погиб? Как мне утолить теперь его боль, как дозваться, докричаться?..
«Марину Лозинскую сегодня принимают в партию, — сказал однажды мой муж — так, словно бы между прочим. Будто каждого в свое время принимают в партию. Будто человек не вступает по собственному желанию, а вот, ничего не поделаешь — пробил час, и принимают. — Пойдем послушаем».
Марина Лозинская была дочерью близких приятелей его родителей и соответственно его приятельницей. У них и дачи стояли по соседству. То есть, вероятно, так и были выбраны: по соседству. Марина, правда, не увлекалась дачной жизнью, предпочитая Крым и Кавказ, в крайнем случае Прибалтику. Образцово-показательная молодая женщина: всегда элегантна, всегда по моде одета, всегда в заботливо оформленной прическе. Выросла в благополучной семье, жизнью не обижена и собой довольна.