Пилот Хаоса

Палатон уставился на сумасшедшую женщину. Он согласно кивнул, потому что у него не было выбора — ниже он пасть не мог. Прошлая ночь была последствием его глупости и безрассудства, сейчас он опасался последствий собственного эгоизма. Он был обязан этой женщине своей жизнью и душой. Крохотная искорка бахдара вспыхнула в нем. Он представления не имел, что собирается сделать с ним эта женщина.

— Я увезу тебя, — произнес он, — куда захочешь.

Глава 21

В пути им не раз пришлось помогать друг другу. Они взяли какую-то колымагу — медлительную, неуклюжую машину, приспособленную для перевозки крупных грузов до космопорта. По понятиям Палатона это было чрезвычайно примитивное устройство. В нем оказалось всего три секунды для катапультирования, две из которых были действующими, а третья использовалась для ремонта кораблей. Радиомаяка здесь не оказалось-, и это объяснило Палатону, почему его корабль разбился при посадке — потому что других вариантов просто не было.

Основными обитателями этой планеты были ящеры — жарким днем их деятельность приостанавливалась, зато по утрам и вечерам, когда они были полны энергии, действовали гораздо быстрее. Клео рассказала, что этих ящеров поработили квино — Палатон не помнил о подобных случаях, но знал, что Союз заставил квино прекратить захватнические акции несколько веков назад. Должно быть, эта восстановленная в правах планетка была результатом действий Союза.

Клео немного говорила на языке ящеров. Видимо, специально она не училась ему, да и не имела особых способностей, и все же Палатон в изумлении наблюдал, как ящеры пытались ответить ей на трейде, в затруднительных случаях помогая себе выразительными жестами гибких длинных пальцев, ловких по сравнению с негнущимися пальцами женщины. Какими бы сложными ни были переговоры, завершились они быстро, ибо Даман, очевидно, был уважаемым членом общества, и Клео без труда удалось продать его дом. У Дамана был собственный корабль. Клео приказала заправить и приготовить его к полету. Свои приказы она сопровождала жестами, ошибиться в которых было невозможно.

Она повернула к Палатону порозовевшее от яркого солнца лицо, обмахиваясь самодельной соломенной шляпой.

— Это займет некоторое время, к тому же в полдень они устраивают себе перерыв, но мы сможем улететь до сумерек.

Палатон вдруг почувствовал себя уставшим. — Его голоса звучали слабо, еле слышно, и он ненавидел себя за эту слабость.

— Мне необходимо отдохнуть. Женщина протянула руку и взяла его за запястье.

— Конечно. Неподалеку отсюда есть их поселение. Как насчет чашки горячего бревна?

— Звучит соблазнительно, но поверить в это трудно.

— Даман попросил владельца отеля сделать запасы брена и хранить для него. Пойдем, — и Клео, которая возвышалась над ящерами, как сам Палатон возвышался над ней, потянула его через суматоху порта.

Владелец отеля налил им в чашки настоящий брен — горячий, черный, с горьковато-сладким ароматом, наполнившим отдельную предоставленную им комнату. Палатон благодарно опустился на диван, наблюдая, как подобострастный хозяин со слишком округлой для ящера талией откланялся и ушел.

Моментально улыбка на лице Клео сменилась печалью. Она обхватила руками чашку, поставив свои локти на стол. Палатон решил, что она действует слишком неловко — ей едва хватает сил, чтобы прятать печаль при посторонних.

— Ронины вернутся за ним?

— Наверное, нет. На этот раз они пошлют шпионов. Даман успел хотя бы научить их осторожности. Не найдя ничего, они улетят, — каждое слово давалось с трудом. Грудь болела, когда Палатон закончил говорить, и он попытался заглушить боль горячим бреном, одним глотком осушив всю чашку. Клео машинально вновь наполнила ее из серебряной посудины, которую оставил ящер.

— Ты даже не спросил, куда я хочу увезти тебя.

— Этот вопрос мне ничем не поможет. Клео вновь обмахнулась своей самодельной шляпой.

— Зато тебе может помочь ответ.

Вторую чашку он пил с осторожностью, чувствуя, как от жара немеет кончик его языка, как аромат обволакивает его небо и обостряет чувства, позволяя ощутить знакомый, привычный вкус и спокойствие.

— Как бы я ни принадлежал тебе, я не смогу отдать тебе свой долг…

Ни ей, ни Союзу. Палатон взглянул на женщину, опять чувствуя тянущую боль угасающей силы — ненадежную, мерцающую среди серого пепла того, что некогда было ярким пламенем возможностей.

— Речь не о том, что ты должен отдать мне, а о том, что могу дать тебе я. — Клео приподняла чашку, желая скорее скрыть выражение на своем лице, нежели сделать глоток, и надолго задержала ее у губ. — Если, конечно, ты не слишком горд, чтобы принять мой дар.

Она мало что знала о чоя после долгих лет, проведенных в обществе только одного Дамана. У Палатона совсем не осталось гордости. Она сидела и смотрела, как пустая скорлупа, бывшая когда-то чоя, движется, стараясь сохранить равновесие, прийти в норму, не выдать себя.