К счастью, подозрения в отношении гриппа не подтвердились; самочувствие Маршала улучшилось, появился аппетит. Хуже было со сном. Пилсудский всегда ложился спать очень поздно, но все-таки около четырех часов утра обычно уже спал. Теперь все чаще его навещали, как он говорил, «белые ночи». Рассвет заставал его усталым и разбитым, без единой минуты наилучшего отдыха, каким является для организма сон.
Утро 11 ноября 1934 года было ясным и солнечным. Мы уже знали, что парад будет принимать сам Маршал.
На Мокотовском поле собрались огромные толпы, трибуны прогибались от тысяч людей, жаждавших увидеть живую легенду нашего времени. Они терпеливо ждали уже часа два.
Пилсудский приехал угрюмый и молчаливый. Равнодушно слушал возгласы в свою честь; с непроницаемым выражением лица шел к трибуне, с которой должен был принять парад.
Я стоял в толпе и с беспокойством следил за ним. Маршал шел тяжело, неуверенно. Я знал, что ходить ему становится все труднее. А тут, не знаю почему, машина подъехала так, что до трибуны надо было пройти несколько сот шагов. Я боялся, чтобы он не споткнулся. Я знал, что он стыдится своей физической слабости. А здесь тысячи глаз пожирали каждое его движение, каждый шаг.
И я облегченно вздохнул, когда над украшенной флагами трибуной и серым Мокотовским полем вознеслась наконец его голубая фигура.
Парадом командовал генерал Чеслав Ярнушкевич[222]. Он громко скомандовал, пришпорил лошадь и, описав дугу, остановился перед трибуной. Потекла река войска.
Никому тогда даже не пришла в голову мысль, что он свидетель последнего парада, который принимает Маршал. Почти ровно полгода спустя перестало биться его сердце.
Пилсудский стоял величаво, но одновременно слегка сгорбившись, как бы придавленный тяжестью возложенных на него обязанностей. Опершись на шашку, он не отрывал взгляда своих стальных глаз от серой ленты пехоты.
Время шло, а реке рядов не было видно конца. Маршал, правда, не был в то время больным, однако силы покидали его. Поэтому в какой-то момент он почувствовал себя, как позднее сам мне рассказывал, настолько плохо, что даже раздумывал, не покинуть ли ему трибуну. Слабость Пилсудского заметили многие. Потом расспрашивали меня о состоянии его здоровья. Я отвечал, что все в порядке, а в действительности дрожал от беспокойства и опасений и облегченно вздохнул лишь тогда, когда Маршал сошел с трибуны и сел в машину.
Парад закончился. Последний парад варшавского гарнизона перед Пилсудским!
Огромная толпа людей покидала Мокотовское поле шумно, весело и беззаботно. Я шел вместе с нею, не зная и даже не предчувствуя, что в следующий раз я буду идти здесь с гробом.
20 ноября последним поездом Пилсудский выехал в Вильно.
После длившейся всю ночь поездки, во время которой Маршал спал очень мало, мы прибыли утром в Вильно.
На вокзале нас встречали местные власти.
Маршал направился в зал ожидания и задержался там. Был оживленный, веселый. Каждый приезд в Вильно приводил его в прекрасное настроение. Рассказывал о погоде, что в Варшаве мороз, что Висла замерзла, что на Немане лед, наверное, с метр толщиной. Улыбался, обращался то к одному, то к другому, расспрашивал о Вильно.
Но в зале ожидания дуло по ногам, и я боялся, что Пилсудский простудится, поэтому подошел к нему и сказал:
— Машина уже ждет.
Спустя минуту мы тронулись.
Собравшаяся перед вокзалом толпа кричала: «Да здравствует маршал Пилсудский!», «Да здравствует маршал Пилсудский!»
Маршал смотрел в окно машины и улыбался. Его взгляд скользил по старым, знакомым улочкам, по облупившимся, привычным домам, по медленно идущим прохожим. Увидев серую куртку в машине, прохожие снимали фуражки, кланялись.
Машина подпрыгивала на плохой мостовой, поэтому ехали медленно.
До моих ушей долетали обрывки разговоров.
— …приехал.
— Смотри, Маршал приехал.
Или короткое, проникновенно сказанное:
— Пилсудский.
Жители Вильно по-особому относились к Пилсудскому. Более лично, чем поляки из других районов Польши. Для них Маршал был и оставался «наш» в прямом значении этого слова. Каждый приезд Пилсудского был для них своего рода праздником.
В Вильно Маршал останавливался обычно во Дворце республики, построенном в XVIII веке.
Мы подъехали ко дворцу, на фронтоне которого виднелась мемориальная доска, свидетельствующая о том, что здесь останавливался Наполеон I во время похода на Москву.
Уже был готов лифт, который распорядился сделать по моей просьбе министр Бронислав Перацкий, поскольку хождение по лестницам доставляло Маршалу немалые трудности. Поднялись на второй этаж, где находились апартаменты, которые обычно занимал Пилсудский.
Маршал снял шинель и направился в свои покои.