Пилсудский

Но вывод Дмовского, хотя и внешне бесстрастный и холодный, тоже не был свободен от предвзятости. Ибо только закрывая глаза на явные факты, можно было выдвинуть предположение, что использование Веной и Берлином польской карты подорвало бы волю Петербурга к продолжению войны. В действительности же все выглядело наоборот. Шантажирование России постановкой польского вопроса никогда еще не приводило к ожидаемым результатам. Об этом прекрасно было известно в Берлине, и не случайно там решились на первый серьезный шаг в этом направлении — обнародование так называемого акта от 5 ноября 1916 года — лишь тогда, когда окончательно потеряли веру в заключение с Россией сепаратного мира.

Поэтому ближе к правде был Дмовский, предполагая, что успех восстания, поднятого пилсудчиками, мог осложнить военное положение Антанты. Бои в непосредственном тылу фронта серьезно дезорганизовали бы действия русских. Они не смогли бы предпринять в августе 1914 года широкую отвлекающую операцию в Восточной Пруссии. А без этого наступления не известно, как выглядели бы шансы французов на победу на Марне. Возможно, Германия и не выиграла бы в конечном счете войны, но за победу над ней пришлось бы заплатить гораздо большую цену. Трудно сказать, как бы выглядела в этой ситуации позиция Польши и Пилсудского, даже если допустить, что он на последнем этапе войны решил бы переметнуться на другую сторону.

Слишком много появляется вопросительных знаков, чтобы окончательно решить спор о 6 августа. Однако не подлежит сомнению, что успехи стрелков сразу же привели бы к усилению позиций Германии, что в дальнейшей перспективе не сулило ничего хорошего.

Но судьба, которой, впрочем, активно способствовали эндеки, на протяжении ряда лет формирующие общественное мнение Королевства Польского в антинемецком духе, распорядилась иначе. Честолюбивые планы Пилсудского не были реализованы, а сам он оказался в незавидной ситуации. Австрийцы отменили данное ему позволение на проведение самостоятельных действий в Королевстве. Они были жестоко обмануты. Опираясь на щедрые обещания поднять восстание, они рассчитывали, что оно серьезно осложнит положение русских. Когда же эти надежды, даже частично, не сбылись, они поставили своему контрагенту весьма тяжелые условия. Их выполнение было равносильно включению стрелков в императорско-королевский ландштурм — народное ополчение. Отказ подчиниться этому самоубийственному, с точки зрения Пилсудского, распоряжению повлек бы за собой разоружение и расформирование отрядов.

В этой, казалось бы, безнадежной ситуации помощь пришла с довольно неожиданной стороны. Ее оказали краковские консерваторы. По их инициативе, в атмосфере галицийского национального согласия, был образован Главный национальный комитет. Под его патронатом началось создание польских легионов. Появился шанс спасения польских военных формирований. Но высокой ценой — полного отождествления их с интересами Австрии. Правда, горячий патриотизм солдат, мундиры, команды выделяли легионы среди других подразделений, но оказались не в состоянии изменить сущность частей, задуманных как галицийская разновидность австрийского ландштурма.

Этот факт недавние стрелки, а теперешние легионеры никогда не хотели учитывать. Они были убеждены, что сражаются исключительно за Польшу. Ненавидели союзническую монархию, презирали все, что свидетельствовало о тесном союзе с ней. Отказались надеть черно-желтые повязки, которые в соответствии с инструкцией Главного командования армии должны были носить на левом рукаве как знак принадлежности к императорско-королевскому народному ополчению. «Дело в том, — вспоминал Пилсудский, — что я даже не пытался раздавать их солдатам. Опасался, чтобы национальные цвета государства, опекавшего нас, не были осквернены».

Солдаты могли позволить себе такие жесты. Жизнь не требовала от них политических обязанностей. Моральную ответственность за неизбежный компромисс брал на себя Комендант. Ему было нелегко. Впрочем, не только потому, что развитие ситуации вынудило его принять решение, не являющееся вершиной национальных устремлений. Не менее болезненно переживал он неосуществленные личные амбиции. Переформирование отрядов стрелков в 1-й пехотный полк легионов было равносильно понижению Главного Коменданта Войска Польского до скромной должности командира одного из легионерских полков.

Но неудача не сломила его. Он не отказался от политических амбиций. Начал кропотливо собирать аргументы, которые снова могли бы сделать его партнером в ведущейся им игре с центральными государствами. Прежде всего приложил усилия к тому, чтобы 1-й полк, а затем I бригада легионов, которыми командовал, стали бастионом его личного влияния.