Пилсудский

Более того, до формального установления польско-германской границы он рассматривал ее в качестве основного вопроса, отодвигающего на второй план восточные проблемы. «Повторяю Вам свое личное мнение, — писал он в письме Падеревскому 31 мая 1919 года, — до урегулирования вопроса наших западных границ мы на 9/10 зависимы от доброй воли Антанты. Поэтому я всегда придерживался мнения, что, пока этот важнейший вопрос не будет решен, необходимо все другие дела, из-за которых мы можем вступить в конфликт с Антантой, стараться затягивать, не решая их окончательно, не ставя нигде точки над «и». И только после урегулирования этих дел мы станем первостепенной силой на Востоке, с которой каждый, не исключая Антанты, будет считаться. Тогда будет легко, используя любые предлоги, которые всегда найдутся, решить эти дела в свою пользу, используя ту ситуацию, что мы будем более нужны другим, чем они нам».

Пока же Пилсудский вынужден был добиваться расположения коалиции. Особенно он был заинтересован в благосклонности Франции. Ибо прекрасно понимал, что без нее он не может даже мечтать получить что-нибудь от Германии. Итак, когда в мае — июне 1919 года Германия решительно отказывалась в Париже принять условия мирного договора, касающиеся польских дел, и когда нельзя было исключать возможности вооруженного выступления Берлина против Варшавы, Пилсудский невзирая на свои амбиции, а он был весьма чувствителен в этом отношении, назначил французского генерала Анри командующим польским Западным фронтом. Однако в конце концов Германия смирилась, и так называемый Версальский мирный договор[86] был 28 июня 1919 года подписан. Начальник мог теперь приступить к реализации своих восточных планов.

В этом вопросе он не желал признавать ничьего мнения, кроме своего. Ему решительно не отвечала инкорпорационная концепция, выдвигаемая Дмовским, заключающаяся в прямом, органичном включении в состав Польской Республики прежних Ковенской, Виленской и Гродненской губерний, большей части Минской губернии и Волыни, а также части Подолья. В то же время он был горячим сторонником федеративной концепции, обращающейся к старой идее ягеллонской Польши, доминирующей в Центральной и Восточной Европе и подавляющей своей мощью Россию, далеко оттесненную от Европы и в силу этого вынужденную довольствоваться завоеваниями в Азии[87]. У этих планов была старая метрика. Еще в докладной записке, представленной в 1904 году японскому министерству иностранных дел, он предлагал «разделить русское государство на основные составные части и предоставить самостоятельность насильно включенным в состав империи странам. Мы считаем это, — писал он, — не только осуществлением устремлений нашей родины к самостоятельности, но и гарантией этой самостоятельности, поскольку Россия, лишившись своих завоеваний, будет настолько ослабленной, что перестанет быть грозным и опасным соседом».

Спустя пятнадцать лет Пилсудский приступил к реализации этой концепции, не учитывая больших перемен, происшедших в России. Он как будто бы не замечал, что рухнул царизм, а новая революционная республика первой признала право Польши на полный суверенитет в государственно-международном отношении. Он даже не пытался вступить на путь переговоров с целью урегулирования спорных вопросов и заключения мира. Ибо отдавал себе отчет в том, что только с помощью силы он может заставить Советскую Россию признать его планы. Потому что, будучи перед угрозой контрреволюции, готовой согласиться даже на значительное продвижение на восток своей границы с Польшей, она не хотела и слышать о подрывающей ее жизненные интересы федерации, возглавляемой Польшей, а особенно о вынашиваемых в Варшаве планах поддержки стремления украинцев к независимости.

Нередко пишут, что Пилсудского толкала на восток его мания антикоммунизма. Но в этом утверждении заключена лишь часть правды. Действительно, к коммунизму и осуществленным большевиками общественным переменам он относился враждебно. Говорил об этом неоднократно, чаще всего, впрочем, в контактах с представителями Запада, жаждущими услышать подобного рода заявления. Однако, в сущности, хотя он коммунизм отвергал и осуждал, ему было безразлично, какой строй утвердится в России. Он был даже готов, хотя и с характерной для антикоммуниста гримасой неудовольствия, признать правительство большевиков, так как ошибочно оценивал его характер и поэтому был убежден, что оно погрузит Россию в хаос, лишив ее великодержавности. А это считал исключительно благоприятным для Польши явлением.

Никогда не объявленная ни одной из сторон польско-советская война велась — впрочем, не очень в широких масштабах — с середины февраля 1919 года. Ибо до этого времени территории, которые как польская, так и советская сторона считали своими, были оккупированы оставшимися здесь по распоряжению коалиции немецкими частями. По мере их эвакуации вспыхивали польско-советские стычки, которые постепенно превращались в регулярную линию фронта.