С русским или, точнее, советским драматическим театром парижская публика познакомилась по-настоящему только в 1920-х годах, после войны и революции, когда в Европу и прежде всего во Францию прибыли многие представители русского авангарда, а в столице Франции обосновались многочисленные эмигранты из России. Вот отзыв французского критика о восприятии французами представлений 1930 года, сменивших «Русские сезоны» (в это время следовало бы, по-видимому, вести речь о «советских» сезонах): «Одна из немногих традиций императорской России, которую переняла Россия советская, – это привычка регулярно представлять творения своих художников и артистов на суд парижской критики. Задолго до войны золотой блеск великолепных живых картин в русских балетных постановках, мощная выразительность исполнения русских оперных певцов, живописная печать русской музыки и дерзкие открытия русских художников оказали на западное и, в частности, на французское искусство, большое влияние – порой благотворное, а порою и пагубное. Не только исполненные византийской роскоши дягилевские «Русские балеты», обязанные своим очарованием Карсавиной и Нижинскому, Фокину и пяти десяткам танцовщиц и танцоров, которых отличали непревзойденная легкость, четкость и вкус, но и «Борис Годунов» или «Хованщина» с участием Шаляпина в период между 1910 и 1914 годами завоевали во Франции такую популярность, что еще немного – и они повлияли бы не только на музыкальную и театральную жизнь Франции, но и на изобразительное искусство, архитектуру, образ жизни в целом, и даже моду. Прошло совсем немного времени – немного, если вспомнить о тех глобальных переменах, которые ознаменовали нашу эпоху, – и со своим театральным искусством познакомила нас новая Россия. Таким образом, не прошло и восьми лет, и мы уже имеем более или менее точное представление о различных аспектах театральной жизни в сегодняшней Москве» 2*
.В самом деле, в 1920-х годах в Париже побывали все наиболее интересные театральные коллективы Советского Союза: Художественный театр, Камерный театр, ГосТИМ, ГосЕТ (Московский еврейский театр), театр Вахтангова; чуть позже здесь выступила Компания Михаила Чехова (1930, 1931, 1935) и пражская группа, в которую входили эмигранты, игравшие раньше в Художественном театре. Тем не менее следует констатировать, что несмотря на ненасытную любознательность Жака Эберто и режиссеров – членов Картеля (Жуве, Дюллена, Бати, Питоева), сыгравших большую роль в организации гастролей, несмотря на огромный интерес и острую полемику, которую вызвали спектакли советских трупп, существенного влияния на французский театр они, пожалуй, оказать не смогли: одни, как Художественный театр, приехали слишком поздно, другие вызвали слишком большой шок – результат столкновения двух глубоко различных культур.
Следует отметить, что в начале века французские постановщики, даже если они не имели возможности увидеть спектакли русских коллег своими глазами, знали о них по чужим рассказам. В Берлине двадцатых годов было полным-полно русских людей, покинувших Россию навсегда или па время; спектакли, поставленные советскими режиссерами-авангардистами, были им хорошо знакомы еще до того, как эти коллективы отправились на гастроли в Европу. Описания блистательных советских спектаклей, разом и правдивые, и фантастические, оказывали более или менее прямое, но в любом случае существенное влияние на театральную жизнь Берлина, а оттуда молва о советских театрах быстро доходила до Парижа.
Что же касается парижских театральных кругов, то на них особенно сильное впечатление производила не столько «Синяя птица», поставленная в 1911 году на сцепе «Театра Режан» якобы в точном соответствии со спектаклем Художественного театра 3*
, и даже не гастроли Художественного театра в 1922-1923 годах, но скорее «легенда о Станиславском» (выражение Ж.Копо из статьи 1933 года 4* ). Художественный театр пользовался такой известностью, что уже в 1923 году в Париже удостоился эпитета «почтенный», который подразумевал не только уважение, но и отношение к спектаклям этого театра как к чему-то обветшавшему, устаревшему. Не случайно в 1920-е годы Станиславский встретил гораздо более теплый прием в Америке и остался куда больше доволен американской публикой, непосредственной и эмоциальной, чем публикой французской.