Пинакотека 2001 01-02

Особую группу составляли обращенные в католицизм: их всегда охотно отпускали из России и не настаивали на возвращении на родину. Обращенных в России не жаловали. Николаю I и националистически настроенным властям обращенные представлялись предавшими веру предков и русские традиции, тем более, что часто они принадлежали к древним родам. Несмотря на это, многие русские обратились в католицизм – благодаря четырнадцатилетнему пребыванию в России и влиянию Жозе- фа де Местра. Софья Свечина, урожденная Соймо- нова, обратилась в католичество в 1815 году и покинула Россию в 1817. В 1826 году она окончательно обосновалась в Париже на улице Сен-Доминик. (По случайному совпадению окна ее гостиной выходили на ту самую часовню, в которой в 1843 году отречется от православия Иван Гагарин, приняв католичество с благословения аббата де Равиньяна). Став парижанкой, Софья принимала у себя многих русских, живущих в Париже или приехавших погостить. У нее бывали: ее сестра Гагарина, Александр Тургенев, графиня де Сегюр, урожденная Ростопчина, семья Нессельроде, графиня де Сиркур, урожденная Хлюстина. Кроме того, поскольку беседы в ее салоне были ориентированы на религиозные проблемы, он был открыт и для французов: Лам- менне, Лакордера, Монталембера и Фаллу – министра образования и религии в 1848 году, который станет впоследствии душеприказчиком Свечиной. Русские аристократы, оказавшись в Париже, приезжали к ней в первую очередь. Даже такой гость, как дипломат Виктор Балабин, который предпочитал менее серьезное общество и долго откладывал знакомство, когда наконец посетил салон, был очарован хозяйкой 12* . Сент-Беф писал: «Она – старшая дочь Жозефа Местра и младшая – Святого Августина»13* . В 1833 году Софья была вынуждена приехать в Россию по требованию Николая I и вернулась в Париж в 1835 году по его личному разрешению – уже навсегда.

Русские могли жить за границей, только подав прошение на имя императора и получив его личное разрешение. Западная Европа была недовольна подавлением польского восстания в 1831 году, русские – политикой Луи-Филиппа, в связи с чем даже было отозвано русское посольство. Поэтому император был вынужден тщательно отбирать тех, кого считал достойным представлять Россию: он желал, чтобы дипломаты создавали в глазах французов образ страны, который соответствовал бы его собственным представлениям об этом. Кроме политических эмигрантов и обращенных в католичество, салоны держали те русские аристократы, которым было разрешено жить за границей. «Мещане, а тем более мужики, не могли рассчитывать на поездку за границу. Эта милость была привилегией родовитых. Удивительно ли, что все в один голос восхищались манерами мужчин и красотой и изяществом женщин» 14* . «Русские тщательно оберегают свои границы и посылают к нам только свою элиту, вот почему они пользуются в Париже особым расположением и так высоко ценятся в свете» 15* .

Виктор Балабин, служивший секретарем русского посольства в Париже с 1842 по 1852 год, вел дневник, ставший ценным источником сведений о парижских салонах. Пробыв в Париже полгода и побывав в «Замке» с протокольным визитом, он с воодушевлением перечисляет всех тех, с кем ему предстоит встретиться в новом году: «Графиня Разумовская дает раут в четверг, Ротшильд приглашает на концерт, и между двумя этими великими событиями мелкие сборища у герцогини де Розан, графини де Сиркур, княгини Ливен, графини де Кастелан, утренние визиты к графиням Даркур и де Марселлюс, маркизе де Беллисен,… не считая домов Дельмар, Жираден, герцога де Граммона… а еще мои дорогие соотечественницы Нарышкина, Киселева, Радзи- вилл, Васильчикова, Шуазель, Косалковская, Голицына, Витгенштейн, Давыдова, которые не только не уступают, но, честно говоря, превосходят все, что предлагает Париж по части самого прекрасного и элегантного» 16* . Княгиня Ливен, урожденная Бенкендорф, была сестрой Александра Бенкендорфа, начальника Третьего отделения. Графиня де Сиркур была урожденной Анастасией Хлюсгиной, а госпожа де Лагрене, о которой Балабин будет писать впоследствии, – урожденная Варвара Дубенская, которая учила русскому языку Проспера Мериме. Поток

имен Балабин сопровождает перечислением светских приемов, среди них – знаменитые балы старого князя Тюфякина, у которого «на бульварах напротив пассажа Панорамы был небольшой дом; его разрушили, когда строили проезд Жуфруа. Тюфякин уже умер, и огорчаться из-за потери было некому» 17* . Еще через полгода Балабин напишет: «…мы здесь очень в моде, французы говорят, что русские сегодня – это англичане 1830 года».

К списку Балабина нужно прибавить имя адмирала Чичагова – в царствование Екатерины он был молодым офицером с блестящим будущим, при Павле попал в опалу, при Александре снова вошел в фавор. После 1812 года Александр отпустил Чичагова в бессрочный отпуск, и он поселился в Париже. Позже Николай конфисковал имущество Чичагова за неповиновение указу 1834 года, предписывавшему всем русским, пребывавшим во Франции, немедленно вернуться в Россию 18* .