Пинакотека 2001 01-02

Во-первых, в художественных произведениях все более отчетливо стал проявляться страх перед физической любовью: страх потери невинности (в мужском и женском варианте) и страх полового бессилия. Во французских литературных сказках, начиная с конца XVII века, и в галантном волшебном романе 1730-1740 годов (в первую очередь в творчестве Кребийона-сына, Фужере де Монброна, Казота, Вуазенона, Шеврие, Бре и др.) постоянно разрабатываются мотивы брака с чудесным супругом (животным или чудовищем), наказания импотенцией за нарушение запрета или, напротив, за недостаток мужской доблести: герой превращается в софу, канапе, чайник, биде, собаку или лиса, шумовки прирастают к половым органам и пр. Снимают заклятие волшебник или злая и уродливая фея-ведьма, присваивающие себе право первой ночи 6* . Если же авторы эротических и порнографических романов остаются в границах правдоподобного и не прибегают к услугам фей, то нередко множатся животные метафоры, уподобляющие распаленного похотью человека скотине, зверю 7* .

В слове «страсть» заключены ужас, страдание и любовное чувство; все страшное притягивает, соблазняет и манит. Тема мистического панического страха и эротического наслаждения изначально соединена в античном культе бога Пана, сатира, орудующего кнутом. Французская литература XVIII века стремится преодолеть подсознательный страх, пришедший на смену прежним табу. Она создает ситуацию сексуального комфорта, но идеальный мир почти тотчас перерождается и превращается в агрессивный.

2. Неизвестный скульптор конца XVIII века. Круглый барельеф с профилем Екатерины II в образе богини Минервы Мрамор ГТГ

Галантный мир

Во французских любовных романах от Кребийона до Лакло перед соблазнителем нет никаких преград: все женщины согласны участвовать в галантной игре, все мужчины – напарники, а не соперники. Для истинных либерте- нов очередная победа всего лишь практическое подтверждение правильности их теории соблазнения, частный случай общей теории власти, основанной на риторике убеждения и подавления 8* . Поэтому воспитать ученика не менее важно, чем сломить сопротивление девицы: в обоих случаях неопытный юноша или девушка обращаются в истинную веру. Физическое обладание оказывается одной из форм морального подавления, составным элементом «философии в будуаре».

Поскольку во французском романе вплоть до конца XVIII века активность в любви пристала одним лишь девицам легкого поведения, то особый страх вызывают женщины вольные и непокорные, отстаивающие право на свободную любовь, на самостоятельный выбор партнера, на собственную линию поведения. Они воспринимаются как носительницы разрушительного, демонического начала, будь то Манон Леско или Биондетта, маркиза де Мертей или Жюльетта. У Лакло любовь превращается в войну полов, у Сада – во всеобщую резню. В романах Прево и Казота мужское начало тщетно пытается укротить женщину, обратить ее в вещь, в слугу, в рабыню, в комнатную собачку – она выходит из-под контроля, сама обучает мужчину, играет им и вполне логично оборачивается дьяволом 9* . Мужской страх демонизирует женщину. В романтической литературе XIX века у мужчин останется только один аргумент против свободной любви – нож, будь то «Цыгане» Пушкина или созданная под их влиянием «Кармен» Мериме.

Бьет – значит любит