Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

<…> Девица «дома терпимости», чутьем угадав в свое «госте» затравленного сыщиками, насильно загнанного к ней революционера, отнеслась к нему с нежной заботливостью матери и тактом женщины, которой вполне доступно чувство уважения к герою. А герой, человек душевно неуклюжий, книжный, ответил на движение сердца женщины проповедью морали, напомнив ей о том, что она хотела забыть в этот час. Оскорбленная этим, она ударила его по щеке, – пощечина вполне заслуженная, на мой взгляд. Тогда, поняв всю грубость своей ошибки, он извинился пред нею и поцеловал руку ее, – мне кажется, последнего он мог бы и не делать (Горький 1968-76, XVI: 351)⁴.

Л. Андреев, на которого эта история произвела неотразимое впечатление, написал на ее основе повесть «Тьма», напечатанную в № 3 альманаха «Шиповник» за 1907 г. (на обложке – 1908). Эта повесть, о которой, по воспоминаниям А. Соболя, спорили даже на каторге, в далеком Горнем Зерентуе (Соболь 1924: 64), в местах, менее удаленных от цивилизации, вызвала настоящий литературно-общественный скандал (о восприятии современниками повести Андреева см.: Басинский 1989:133-35). Ср. с более поздним суждением А. Амфитеатрова, которое приводилось в И: 1.

Крайне негативно воспринял «Тьму» и Горький. Эта повесть вбила клин между ним и Андреевым и разрушила союз, который до тех пор воспринимался как, скажем, нечто оппозиционное лагерю Гиппиус-Мережковский, ср., напр., в письме Гиппиус Савинкову от 11/24 марта 1912 г.:

Думаю, впрочем, когда мы с вами увидимся и поговорим толком, – будет ясно, к какой литературе вы тяготеете, к Горько-андреевской или нашей (Гончарова 2006: 215).

Отзываясь на помещенную в «Весах» (1908. № 2. С. 73–6) статью Антона Крайнего (Гиппиус) «Репа», Горький, который вновь приглашал Андреева погостить на Капри, писал ему (16 (29) февраля 1908): «<…> а в журнале Брюсова ты назван невеждой и дураком» (справедливости ради следует отметить, что это слово Гиппиус адресовала герою, а не автору)⁵.

И далее в том же письме:

Бросай, пока время, всю эту сологубовщину, пойми, что непристойно тебе, с твоим талантом, невольно поддаваться их заразному влиянию и писать такие вещи, как «Тьма». Я чуть не заревел, прочитав эту мазницу дегтя, а потом шестнадцать лет сердился на тебя. Эх ты, дитя моя (Горький 1997-(2007), VI: 185-86).

Неприязненное отношение к навеянной Рутенбергом андреевской «Тьме» Горький проявлял многократно. В письме к К.П. Пятницкому (26 октября (8 ноября) 1907), окрестив ее «отвратительной и грязной вещью», он писал о Рутенберге:

Ее <«Тьмы»> истинным автором является ее герой – известный вам Василий Федорович, – болван, которому я дал бы пощечину, будь он около меня. Я предупреждал, я просил этого скота не говорить Леониду о революции и своем участии в ней, я прямо указывал ему, что Л<еонид> немедленно постарается испачкать все, чего не поймет. <…> Идиот В<асилий> Ф<едорович> – получил должное за свой рассказ – изумительно гадок он в изображении Леонида! (там же: 97-8)⁶.

Та же мысль высказана в письме И.П. Ладыжникову, датированному тем же днем:

«Тьма» же – отвратительна, хотя Василий Федоров – ее герой – заслуживает такого изображения (там же: 97).