Однако нет худа без добра, и не помышляя, разумеется, о том, зарубежная агентура Департамента полиции оставила бесценные документальные свидетельства для будущих исследователей и тем самым внесла неоценимый вклад в историческую науку. Значительным подспорьем секретных осведомителей была перлюстрация писем, причем, поскольку многие из них русского языка не знали, работа по их копированию – при тогдашнем отсутствии технических средств – требовала титанического труда и терпения. Тот же Колосов описывает примитивную технику калькирования писем иностранными агентами, с помощью которой их содержание становилось известным Департаменту полиции:
Делалось это очень просто: на письмо накладывалась прозрачная восковая бумага (калька) и затем каждая буква, даже каждый штрих, начиная от штемпеля, тщательно обводились. Таким образом все письмо оказывалось переведенным через калькированную бумагу с начала до конца, во всех деталях. При незнании языка это была очевидно адская работа, тем не менее она выполнялась самым аккуратным образом.
Затем эти кальки немедленно, через ту же почту, отсылались в Париж, в русское посольство на ул. Гренель № 59, в котором имелось особое отделение, занятое секретной агентурой. Начальником его в эти годы являлся Красильников <…> Красильников же направлял их дальше, в Петербург, причем иногда он эти кальки снова переписывал, на этот раз на пишущей машинке, и уже в таком виде (но с приложением калькированных подлинников) пересылал дальше, иногда же, в случаях почему-либо интересных и не терпящих отлагательства, прямо в кальках направлял в Петербург. Здесь они шли по начальству, сначала к директору департамента полиции, а в более важных случаях и к министру внутренних дел (Коляри 1924: 137).
В самой Италии, где условия страны этого не позволяли, зарубежного отдела русская полиция не имела55
, и работу приходилось вести из соседней Франции. Здесь секретной агентурой вплоть до 1917 г. занимался упоминаемый Колосовым A.A. Красильников, в марте 1909 г. сменивший на этом посту питомца Рачковского А.М. Гартинга (Zuckerman 1973: 178), под маской которого, как известно, скрывался провокатор Ландезен-Гекельман, разоблаченный В.Л. Бурцевым и удаленный от службы Николаем II (его донесение об убийстве Гапона приводилось в I: З)56. Охранку прежде всего, разумеется, интересовал Рутенберг-революционер, но поскольку жизнь любого, даже самого фанатичного врага режима не сводится только к революционной борьбе, постольку «объект» изучался в полном объеме. С другой стороны, деятельность Рутенберга как еврейского националиста была в глазах охранителей порядка и устоев Российской империи связана с неменьшим злом. К тому же политический сыск не мог оставаться равнодушным к тем процессам, которые хотя и происходили за пределами России, но – пусть косвенным образом – оказывались тесно с ней связаны. Одним из таких процессов была организация еврейских колоний в Палестине, о которых зарубежные агенты исправно информировали петербургское начальство. Этот интерес российских полицейских служб к тому, что происходило за тридевять земель, в далекой Палестине, мог бы показаться чрезмерным, если не учитывать, что большинство колонистов составляли русские евреи. К их взглядам и настроениям полиция не могла быть безразлична, поскольку речь шла о русских подданных, проживавших на территории государства, с которым Россия находилась в состоянии войны.