Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Вопрос об еврейских беглецах из Палестины по-прежнему более всего интересует здешние политические круги. Число их теперь превысило четыре тысячи, треть из которых нашла себе работу, а две трети живут подаянием евреев и европейцев. Главная масса еврейской колонизации еще осталась на местах, но ей угрожают серьезные опасности. Преследование сионизма и еврейского языка является, по-видимому, главным занятием Джемаля-паши. Еврейские школы живут под Дамокловым мечом. Еврейская стража, так называемые «шомерим», обезоружена и распущена. Органы самоуправления многих колоний Иудеи также распущены. Колонистам грозят, что их недвижимое имущество будет конфисковано, а сами они высланы. <…> Но наиболее тяжелый удар был нанесен недавно прямо из Константинополя: министерство финансов прямо предписало сионистскому банку, центру экономической жизни колоний, ликвидировать свои дела в течение двух недель (Жаботинский 1915: 4)⁵².

По иронии судьбы, спор Фишера с Клаузнером печатался в еженедельнике, выходившем в Одессе, которую незадолго до того покинул Рутенберг. Но об этом – несколько позднее. Сейчас же существенно подчеркнуть, что проблема, поднятая Клаузнером, касалась не тактики, а стратегии сионистской политики. Вопрос состоял в том, на чьей стороне должно выступить еврейство в Первой мировой войне – поддержать Антанту и тем самым, имея в виду палестинскую проблему, навлечь на себя репрессии со стороны Турции (об этом, по существу, и идет речь у Клаузнера) или проявить по отношению к ней лояльность и верноподданнические чувства, которые будут выражаться то ли в сохранении нейтралитета, то ли в принятии прооттоманской политической линии. Критикуемый Клаузнером Жаботинский, Рутенберг и их единомышленники однозначно придерживались мнения биться за еврейскую Палестину на стороне сил Антанты против Тройственного союза, к которому примкнула Турция.

Далее у нас еще будет повод коснуться этой темы в перспективе ее развития, когда после погрома, организованного арабами в Иерусалиме в апреле 1920 г. – при полном попустительстве англичан – только самые осторожные из сионистских лидеров могли продолжать упорствовать в мнении о том, что решение о легионах было необдуманным и поспешным, см. письмо русских евреев-сионистов (Л. Моцкин и др.), где эта мысль артикулирована с предельной внятностью (IV: 2).

Ряд событий из описываемого этапа рутенберговской биографии помогают восстановить донесения секретных осведомителей, ведших неустанное наружное наблюдение за своим подопечным. Русская полиция, по выражению Е.Е. Колосова,

как гигантский спрут, <…> охватила своими щупальцами чуть ли не все страны мира, во всяком случае европейского (Коляри 1924: 130).

Это прилипчиво-преследующее круглосуточное соглядатайство с трудом переносили даже закаленные и привыкшие к подобным испытаниям люди. Мать Савинкова, жившая в политической эмиграции в Париже вместе с сыном⁵³, доведенная до отчаяния изматывающей нервы слежкой, обратилась к директору Петербургского охранного отделения генералу A.B. Герасимову с предложением своих услуг как информанта, готового все сообщать о собственном сыне в плату за то, чтобы его оставили в покое (Spence 1991: 89)⁵⁴. Сам Рутенберг, после того как покинул Италию и перебрался в США, где слежки за ним, по понятным причинам, быть не могло, тем не менее, как свидетельствуют хорошо знавшие его люди, ходил по улицам Нью-Йорка, крадучись (furtively) и озираясь по сторонам, не следит ли кто за ним (Lipsky 1956: 124).