Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Что касается Троцкого, то, прибыв в Россию в начале мая 1917 г., он возглавил небольшую социал-демократическую группу («межрайонка»). Был избран председателем Петроградского Совета, и, между прочим, лишь его вмешательство предотвратило расправу с главным оппонентом Рутенберга по гапоновскому делу, министром земледелия Черновым, когда мятежные кронштадтские матросы окружили 5 июля Таврический дворец, где заседал ВЦИК (Троцкий 2001/1930-32: 307-08; Катков 1987: 48; Злоказов 1999: 78-9; Никитин 2000/1938: 113-14). Вскоре после июльского выступления большевиков Троцкий 23 июля был арестован, препровожден в «Кресты», но, отведя от себя все обвинения, 4 сентября отпущен под залог в 3 тыс. рублей, внесенный его сестрой О.Д. Каменевой (Злоказов 1999: 75; Никитин 2000/1938: 133, 135). Позднее, в воспоминаниях, написанных в 1928 г. в эмиграции, главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал П.А. Половцов рассказывал, как он «не без удовольствия» принял из рук Керенского одобренный Временным правительством «список 20-ти с лишним большевиков, подлежащих аресту, с Лениным и Троцким во главе». Однако спустя короткое время сам же премьер отменил арест Троцкого и Стеклова-Нахамкеса:

Только что рассылка автомобилей закончилась, как Керенский возвращается ко мне в кабинет и говорит, что арест Троцкого и Стеклова нужно отменить, так как они – члены Совета. Недурно! Особенно, если вспомнить, что мне было поставлено в вину чрезмерное уважение к Совету. Отвечаю, что офицеры, коим поручены эти аресты, уже уехали и догнать их нет возможности. Керенский быстро удаляется и куда-то уносится на автомобиле. А на следующий день Балабин мне докладывает, что офицер, явившийся на квартиру Троцкого для его ареста, нашел там Керенского, который мой ордер об аресте отменил. Куда девались грозные речи Керенского о необходимости твердой власти! Лишний раз убеждаюсь, что у большевиков есть какой-то таинственный способ воздействия на Керенского, более могущественный, чем у Пальчинского (Половцов 1999/1928: 152).

Ни Половцов, ни кто другой из многочисленных авторов, писавших впоследствии об излишне либеральной политике Временного правительства, упущенных им возможностях и, в частности, о том, что большевистское руководство не было вовремя обезврежено, имя Рутенберга в этой связи не упоминают.

Не упоминается имя Рутенберга и в связи с «делом Корнилова» (см., например: Керенский 1918; Савинков 1918; Катков 1987; Вырубов 1993: 7-27; Милюков 2001/1921-24: 205–433; Дело Корнилова 2003; Ушаков, Федюк 2006 и др.) – основные связанные с ним события происходили в конце августа 1917 г.⁹, когда Петр Моисеевич уже находился в Петрограде, но вряд ли, вопреки мнению современного ученого (Будницкий 1996: 451), имел к ним какое-либо отношение: во-первых, хотя бы потому, что не располагал для этого никаким серьезным должностным статусом, а во-вторых, Керенский наверняка не простил бы ему этого демарша. Между тем их отношения и тогда, и в дальнейшем, к чему мы еще вернемся, оставались самые безоблачные.

Странную ошибку допускает обычно исторически точный М.В. Вишняк, называя Рутенберга «губернатором Петрограда» в дни корниловского мятежа (Вишняк 1957: 83)¹⁰. Ср. с тем же искажением в цитировавшемся в конце последней главы предыдущей части фрагменте из воспоминаний X. Вейцмана:

Он <Рутенберг> вернулся в Россию и занял место в рядах Керенского. Мы слышали, что он сделался губернатором Петрограда (Weitzmann 1966/1949:170).

Это неверно. 27 августа 1917 г. в Петрограде было объявлено военное положение – военным губернатором города и одновременно исполняющим обязанности командующего войсками