Некий Павлов, не то комендант Петропавловской крепости, не то начальник стражи, особенно нагло донимал политических заключенных и после убийства Шингарева и Кокошкина стал еще пуще глумиться над ними. Однажды он стал особо грубо придираться к бывшему министру религиозных дел при Временном правительстве, человеку тихому и физически слабому <Карташеву>. Рутенберг был свидетелем этой сцены. Сжав кулаки, он тяжелым шагом надвинулся на Павлова и угрожающе произнес: «Отойди сейчас, а не то я тебя…» Случилось чудо. Вооруженный стражник отступил перед арестантом и с тех пор притих (Эттингер 1980: 53).
За столь решительную выходку могло, разумеется, последовать суровое наказание, но – судьба Рутенберга хранила. Ложным оказался слух, о котором рассказывает в своих мемуарах Н. Сыркин, что он был якобы расстрелян большевиками:
В ноябре 1918 года мне с уверенностью рассказывал эсер и антибольшевик полковник Лебедев30
, с которым я встретился в Вашингтоне, что большевики несколько месяцев назад расстреляли Рутенберга.Мы тогда горько оплакивали нашего Рутенберга (Syrkin 1919: 3).
Рутенберга, к счастью, не расстреляли, и в марте 1918 г. он был освобожден. Пасхальный седер 1918 г. он справлял в доме Моносзонов, родителей Р.Н. Эттингер31
, куда попал по воле случая. Впоследствии Роза Николаевна вспоминала, что Г.А. Лопатин, с которым она была знакома через С. Ан-ского, просил подыскать убежище для освободившегося из большевистского заключения М.И. Терещенко.Я вызвалась устроить его в нашей квартире на Петроградской стороне (на Большом проспекте), – рассказывает Р.Н. Эттингер, – где в одной из комнат был прямой выход на лестницу, и таким образом его пребывание в нашей квартире могло быть скрыто от посторонних глаз, и даже от моих родителей, потому что была не вполне уверена, согласятся ли они на такой риск. Но я недооценила мужества моей матери (Эттингер 1980: 51).
Вместо Терещенко, однако, явился Рутенберг, попросивший приютить его на две недели. Все это время, вспоминает Р.Н. Эттингер, он