Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

провел в своей комнате, принимая у себя ограниченное число знакомых и друзей. Чаще других к нему приходила его младшая сестра Рахель, к которой он был очень привязан. Обедал и ужинал он вместе с нами, очень сдружился с моей матерью и в беседе с ней любил вставлять словечки на идиш. Много времени проводил в моей комнате, подбрасывая дрова в печь, изредка сидел, глубоко задумавшись, иногда говорил о текущих событиях с отчетливой резкостью, с вдумчиво вспоминающим взглядом. Говорил, что научился топить печи в крепости, и это занятие развлекало его и занимало его руки, тяготившиеся бездельем.

Голос его звучал властно, говорил скупыми словами, четко, безаппеляционно. С ним было трудно спорить. Весь массивный, голос глухой, не утративший украинского напева. Во мне, тогда молодой и робкой, его категоричность вызывала внутренний отпор. Но когда он улыбался, его лицо становилось простодушным и необычайно привлекательным. Вертелись в голове мысли о его революционном прошлом, о истории с Гапоновым , но он, говоря самое, с его точки зрения, нужное, никогда не упоминал в разговоре со мной об этом. Только прощаясь, оставил на моем столе журнал «Былое», где был напечатан его рассказ о расправе с Гапоновым, который я прочла уже после его отъезда (там же: 52).

На пасхальном седере, рассказывает далее Роза Николаевна, среди гостей были С. Ан-ский и М.А. Алданов; Рутенберг выглядел против обычного оживленным и

вспоминал о близком друге Ан-ского – Хаиме Житловском, с которым познакомился в Америке, и говорил, что был ему многим обязан в возвращении к еврейской деятельности (там же: 53)³².

Из Петрограда Рутенберг переехал в Москву, где появился не позднее 22 марта. На следующий день, 23 марта, А. Соболь писал жене Р. Бахмутской в Тверь:

Приехал Рутенберг. Вчера мы с ним были у Яффе³³. О нем и о моих разговорах с ним тоже расскажу тебе, когда приеду³⁴.

В семейном архиве А. Соболя сохранилась фотография, воспроизведенная в настоящем издании: на крыльце дачи, которую летом 1918 г. снимали Соболи в Тайнинке под Москвой, запечатлены сам писатель, Рутенберг, Л. Яффе (четвертое лицо идентифицировать, к сожалению, не удалось). На обороте рукой Р. Бахмутской написано:

В этот день обед готовила я, пеленки Марка³⁵ стирал Рутенберг, который уверял, что это ему доставляет удовольствие (впервые опубликована в: Хлавна 2005: 38).

В Москве Рутенберг прожил полгода. Не расположенный тратить время попусту, он, несмотря на малоблагоприятные условия, заинтересовался кооперативной деятельностью и, проявив свой обычный энтузиазм, организаторский талант и изобретательность, в одночасье занял видную должность руководителя промышленного отдела Всероссийского Союза кооператоров. Однако набиравшая день ото дня силу большевистская диктатура настойчиво обессмысливала эту деятельность. В написанном позднее докладе «О положении занятой союзными войсками Одессы и условиях ее эвакуации», предназначенном для премьер-министра Франции Ж. Клемансо, Рутенберг отмечал (.RA):

Я уехал из большевистской России в середине сентября 1918 г.³⁶ Жизнь там представляла ад.