Пионер, 1949 № 07

- Ляльку не увозите, вот что! - кричит Люда. - Я могу приглядеть. А у нас есть тоже десятилетка.

Ляля посапывает.

- Но ведь мы же с тобою договорились, девочка, - прищурив глаза и привстав, серьёзно говорит мама, - что когда наступят каникулы, ты приедешь к нам в Ленинград посмотреть на поле «Жертв Революции». Ну, как ты считаешь?… Договорились?

- Могу, - подумав, говорит Люда.

Ляля стоит в сторонке и, мигая, как тётя Сватья, смотрит на маму и Люду.

И вдруг она замечает, что Люда очень хорошенькая… Она даже немножко похожа на лялину маму. У неё такие же беленькие волосики, как у мамы, такое же тонкое, узкое личико, такие же голубые, в колючих ресницах глаза, только, пожалуй, у Люды они покруглее. Но это даже ещё лучше…

- Мама, а Людка, когда я тонула, вытянула меня из моря за волосы, - вдруг говорит Ляля.

- А! Что? - говорит мама, и глаза у неё сейчас же становятся круглыми, как у Люды.

- Зая! - кричат из комнаты.

- Сейчас, - отвечает мама, берёт Люду за руку и идёт в дом.

За ними бежит Ляля.

- Садись, пожалуйста, девочка, - шопотом говорит мама.

Люда поглядывает на бабушку.

- Чего ж, садись! - говорит бабушка. - Раз вошла, так садись. Давно бы так. Нечего плач разводить под окнами. Закусывай!

Конюх Митрич пододвигает к маме тарелку и говорит:

- Отведайте, Зинаида Михайловна… Икорка, конечно, осенняя, свежий улов. Но, конечно, может быть, не понравится?…

Он протягивает маме тарелку и отставляет мизинец. В его ухе поблескивает серьга. Мама берёт тарелку и смотрит на Лялю.

- Нет ли рыбки солёненькой? - задумчиво спрашивает тётя Фрося.

- Как не быть, отчего же, - радуется Сватья. - Рыбка есть.

И она выносит из кухни копчёную рыбу.

- А детки, детки чего ж не едят? - хлопочет Фрося. - Вот икорка, вот пирожок, вот сольца…

И она так шедро и так широко пододви-

гает к девочкам блюдце с солью, как будто соль на бабушкином столе - самое главное угощение.

Но Ляля не ест. Она дует в блюдечко с чаем.

«Это, может, не чай? - вздыхая, думает Ляля. - Это мы думаем про него, что он чай. А он, может быть, море. Настоящее море, может быть, тоже в блюдечке… Ведь мы же не видим сразу всех его берегов…»

Ляля медленно подымает два пальца: «Камыши!… Тут бабушка…»

Она дует в блюдце, потом опускает в блюдце хлебную крошку. Крошка тонет. «Непогода, - думает Ляля. - Надо бы вызвать катер», - повторяет она про себя громким голосом председателя и опускает в блюдце мизинец.

- Что ты делаешь, Ляля? - говорит мама. - Руки грязные, а ты выпьешь потом этот чай…

- Зая, она не выпьет, - сразу заступается папа.

Бабушка внимательно смотрит на Лялю, на папу, на маму и смеётся.

- Ой, ну, бабушка! - говорит Ляля и тянет бабушку за рукав.

- Ладно, ладно, - говорит бабушка и вытирает ладонью глаза. - Будешь скучать по бабушке?…

«Скучать? Значит, долго я тебя не увижу, бабушка? Значит, я от тебя уеду надолго?…» - глядя на бабушку, думает Ляля.

Она задумывается.

Залетают в окошко искры от пятого самовара. Ляля дремлет, сидя рядом с притихшей бабушкой и уронив голову на ладошку.

Откуда-то из углов в глаза ей ползут широкие нежные тени. Глаза слипаются. В глазах мелькает бурьян. По бурьяну бежит петух. В поле качается обгорелая балка.

По широкой дороге в клеёнчатой куртке и шапке ходит босая бабушка. Море окатывает её солёной водой. Что-то блещет в бабушкиных глазах. Лицо у бабушки мокрое.

- Эх ты, моя капелька! - говорит бабушка.

- Бабушка, ты моё море! - отвечает Ляля и вздрагивает во сне.

- Константин, она, кажется, простудилась, - встрепенувшись, говорит мама.

- Да нет, Михайловна! - отвечает, махнув рукою, тётя Сватья. - Видать, что ты молодая мать… Это ж к росту. Дитё растёт.

Конец.

НАХОДКА

Рассказ К. Золотовского

Рис. Ф. Лемкуля

Тяжёлый крейсер бил изо всех орудий.

Палуба содрогалась. Броня крейсера гудела. Звонки боевой тревоги разносились по корабельным постам. Орудия стреляли и снова заряжались. Из подземелий бронированных -башен ползли прямо к орудийным замкам тяжёлые крупнокалиберные снаряды.

Там, где падал на врага такой снаряд, сокрушалось всё. Оглушительно лопались цистерны с горючим, разбрасывая искры многоцветного огня. Как орехи, крошились железобетонные фашистские доты.

Снаряды крейсера летели на дальние огневые точки врага. Свистели и сгибались под вихрем летящего снаряда могучие сосны, как от двенадцатибалльного шторма; ахал и гудел лес.

Вековые сосны срезало начисто. Скоро на месте леса остались только пни да запах лесной гари и едкого артиллерийского дыма. Это был невиданный со времён знаменитого «Варяга» поединок одного корабля с десятками вражеских береговых батарей.

Враг рвался к огромному портовому городу, а крейсер не пускал его туда, хотя огненный шторм гудел вокруг корабля.

Уже были расщеплены стальные мачты, пробиты переборки, разворочен якорный клюз, заклинено артиллерийское управление, и командиры перешли на голосовую передачу команд.