Пионер, 1949 № 07

Они подходят друг к другу, и вдруг становится видно, что папа гораздо выше, чем бабушка, и что бабушка старенькая.

- Костенька! - повторяет бабушка, - Сынок! - и смотрит на папу.

- Успокойтесь, матушка, - говорит папа дрогнувшим голосом и обнимает бабушку.

Из всех окон по всей улице выглядывают хозяйки. Смотрят, как с бабушкой обнимается папа.

- К Варваре Степановне сынок приехал, - говорят хозяйки. - Меньшой, Константин. Так, видно, ноги у ей и подкосились. Ясное дело. Мать!

Папа тихонько проталкивает бабушку в открытые двери. Когда они вместе проходят в комнату, папа нагибается. Он большой, а двери в бабушкином доме не очень высокие.

- Константин, голубчик! - кричит Сватья, когда бабушка с папой входят в дом.

- Тётушка, - говорит папа и улыбается так широко, что видны зубы.

Так Ляля вдруг узнаёт, что тетя Сватья приходится папе тётушкой.

В это время бабушка вспоминает, что она ещё не здоровалась с мамой.

- Здравствуй, невестушка, - вдруг говорит бабушка. И они целуются.

А Ляля стоит рядом и смотрит на папу, маму и бабушку.

- Откуда это? - расцеловавшись с бабушкой, шопотом говорит мама и смотрит на серый, длинный лялин армячок, на голубое платье, которое бабушка справила ей на рост после осенней путины.

Маме, видно, не нравится лялин серенький армячок. Но потом она замечает, что щёки у Ляли коричневые и что она стала толстой.

- Как ты выросла! - говорит мама, улыбается и снимает шляпку.

- Можно, хозяйка? - кричат с порога.

На крылечке толпятся гости: тётя Фрося, председатель колхоза и конюх Митрич.

- Покажись, орёл! - кричит председатель папе и от радости крепко хлопает папу по спине.

- Фёдор Матвеевич! - кричит папа и от радости крепко хлопает по спине председателя. Так они стоят и довольно долго похлопывают друг дружку по спинам.

- Ну, ну, - говорит председатель. - Слышали. Даром, что на отшибе… Орёл!… Эх, а я твоего папаню вот эдакого знавал! - вздыхает он вдруг и, глядит на Лялю.

- Алексей Дмитрич, голубчик! - говорит папа, обернувшись к конюху Митричу.

Митрич мелко и часто кланяется.

- Что, не узнал, братик? - говорит Митрич. - Небось, постарел? - и отчего-то подмигивает папе.

Они обнимаются.

- Костенька! - говорит тётя Фрося и повисает на папиной шее. - Костенька, Костенька! А Ивана нет… Нет Ивана… Убили… А уж как бы был рад повидаться с меньшеньким. Не дожил Иван, нет, не дожил…

- Не надо, тётя Фрося, - говорит папа. - Услышит матушка.

Но бабушка уже всё услышала. Она вдруг выпрямляется.

- Пришли они за ним, - говорит она тихо и смотрит прямо папе в глаза, - Пришли за ним… Руки связали. В спину прикладом тычут. Я и слова сказать не успела - повели из хаты. Я за ним. Бегу, кричу: «Куда? Куда?…» И не слушают… Заметалась я, к ихнему главному кинулась. «Да что же это?!. - кричу. - Да как же!»

«Гут, - говорит. - Ступай! Буду посмотреть».

Пошла я. До колодца дойти не успела, слышу - стреляют!

Упала я на землю, сердцем чую: нет Ивана! Потом я уж хату ихнюю подпалила… В камыше жила, как зверь дикий, и жгла. И всё мало мне было. Всё жгла. Искупляла Ивана.

- Не надо, матушка, - говорит папа. И все молчат.

«Это про дядю Ваню, про Ивашка, - глядя на бабушку, думает Ляля. - Он бабушкин сын. Старший, тот самый, что на крыше спасался. Это я на него похожа, говорят. Отчего же бабушка мне ничего про него не рассказывала?… Про папу говорила, а про него никогда… Почему?»

- Искупляла Ивана, - говорит бабушка.

- Не надо, матушка, - говорит папа. Сжимает вдруг кулаки, как Ляля, и прижимает их крепко, крепко к глазам.

…Вот и вечер. Тётя Сватья в четвёртый раз ставит под окнами самовар. Залетает в хату горький дымок и мелкие искры. Чернеет небо. Но больше уже во тьме не стрекочет кузнец. Не горит светляк. Потому что осень. В окошко хаты влетают только искры от самовара.

Все сидят у стола.

- Герой, - продолжает папа. - Это прямо-таки удивительно.

- Константин, прекрати! - говорит мама.

- Ну чего же, ведь все свои, - говорит папа. - Нет, представьте, матушка, когда я был в госпитале, так она с годовалым ребёнком…

- Константин, я уйду! - говорит мама.

- …Так она с годовалым ребёнком, - торопится папа, - четверо суток в теплушке и шла семьдесят девять вёрст в морозы, по шпалам, с ребёнком… Так когда она вдруг показалась в палате у меня…

Под окном раздаётся плач.

- Кто там? - окликает тётя Сватья.

Мама встаёт и смотрит в окошко. Торопливым шагом она спускается в сад. За ней вприпрыжку бежит Ляля.

Прижавшись к стене, рядом с бабушкиным самоваром стоит соседская Люда. Люда плачет.

- Что с тобой, девочка? - подобрав платье и осторожно присев на корточки, говорит мама. - Ну, что, ну, скажи!

Люда не оборачивается.

Мамины тёплые руки обнимают людину тоненькую дрожащую шейку. Мама тянет её к себе, обдаёт её своей душистой теплотой.

Люда плачет.

- Ну, ну, - говорит мама, ласково наклонившись над Людой, - я всё знаю. Ты стояла, наверно, вот тут под окошком и услышала, что мы шли по шпалам… Тебе нас жалко стало. Но ведь мы не замёрзли, мы тут.

- Что? - говорит Люда, оборачивается и, удивившись, смотрит на маму.

- Ну полно, девочка, полно, - говорит мама.