Пионер, 1949 № 08

Обследование рулевой тяги, проведённое мной, старшим инспектором Э. Л. Доусоном, и мной, членом жюри А. Конли, не дало никаких новых показателей, несмотря на утверждение менеджера пострадавшего гонщика, школьника В. Гирича, что тяга якобы надрезана каким-то острым орудием, скорее всего бритвой. По настоянию того же упомянутого В. Гирича были вызваны и опрошены другие гонщики и их менеджеры, но никаких свидетельств, подтверждающих наличие злого умысла с чьей-нибудь стороны, они не дали. Таким образом, остаётся предположить, что бичева тяги перетёрлась во время следования на старт и окончательно оборвалась при спуске с холма. Экспертиза эта окончательная и может быть повторена только по настоянию главной судейской коллегии.

Подписали:

Старший инспектор Э. Л. Доусон.

Член жюри А. Конли».

Люди прыгают через барьер и мчатся к месту аварии.

Поперёк этого листка размашистым, энергичным почерком было выведено:

«Конли, это всё чепуха и очередные негритянские выдумки. Нечего устраивать поиски каких-то диверсий. Негр просто не умел держать дорогу и потому свернул себе шею.

Главный судья Парк Бийл».

Под этой бумагой, имеющей официальную печать городского управления, идёт несколько страниц записной книжки, исписанных рукой её владельца и испещрённых многими помарками и кляксами, как будто писавший очень торопился или был в волнении:

«Они были точно глухие и слепые. Мы им показывали тягу, один конец которой разлохматился, а на другом был всякому виден свежий срез, но они как будто не хотели ничего этого видеть и сказали, что нам это всё чудится.

Потом и я, и Беннет, и Джон Майнард, и Пабло де Минго начали говорить, что нужно позвать и спросить тех, кто участвовал в заезде, а также их менеджеров. Они на это согласились, только видно было, что им очень неохота и скучно заниматься всем этим делом. Когда пришли Мэрфи и Дик, всякий, даже слепой, мог увидеть по их рожам, что тут дело нечисто,. Но инспекторы и тут ничего не увидели и отпустили их, когда они сказали, что знать ничего не знают. Тогда мы решили, что будем действовать сами, Мы пошли и собрали ребят Нижнего Города и рассказали им всё это дело. Они сказали, что слышали уже всё это, а многие даже были на гонках и видели, как разбился Чарли. Но никто не мот нам ничего сказать такого, что могло нас интересовать.

А когда мы уже совсем потеряли надежду, вдруг пришла к нам в дом Темпи, жена Цезаря, со своим вторым мальчиком, которого зовут Аллан. Оказывается, он постоянно торчит возле пустыря, строит там у лужи какую-то мельничку или что-то в этом роде. И вот в день праздника он тоже был там, потому что закапризничал, и Темпи в наказание оставила его дома. Он и пошёл к своей мельничке и там потихоньку ревел и бранил на чём свет стоит всех своих родных за несправедливость. А потом видит: какой-то рыжий мальчишка шныряет у сарая Робинсона и чего-то разнюхивает. На Аллана он и внимания не обратил, потому что кто же обращает внимание на такого малыша. А малыш этот всё примечал. Рыжий подошёл к задней.стенке сарая, отодвинул доски и полез внутрь, а когда вылез, тихонько свистнул. И тотчас же кто-то за углом тоже засвистел.

Аллан хотел было рассказать об этом дома, но его мать и отец вернулись поздно, ему сразу дали конфет и яблоко, и он так этим

занялся, что совсем обо всём позабыл. И только вчера вдруг всё вспомнил. Тогда Цезарь сказал Темпи, чтобы она сейчас же привела Аллана к нам и чтобы мы шли к главному судье Парк Бийлу. Пусть он вызовет Мэрфи и Дика, и пусть Аллан скажет, тот ли это мальчишка, который был в сарае в день гонок.

Мы пошли в банк, где этот Бийл, оказывается, директор. Но нас к нему не пустили, и мы ждали его на улице очень долго. Потом, когда он вышел, мы подошли и стали ему всё это дело рассказывать.