Пионерские были

Дежуря у телефона, я был в курсе всех событий. Наши «красные части» в белой маскировочной одежде благополучно пересекли реку и скрытно сосредоточились у Окружного моста. До штурма остались минуты. Рядом со мной встали сигнальщики с флажками. Я должен был принять по телефону приказ штаба и передать его им. Отряды лыжников и «пехота» в ожидании скрывались на откосах за расчищенной дорогой. Вдруг на дороге на вороном коне, как из сказки, появился товарищ Буденный. В папахе, с ромбами на рукавах шинели и красными шевронами на груди, он встал в стременах, выхватил свою боевую шашку и громко подал команду:

— Вперед! За власть Советов! В атаку ма-а-рш!

«Красные» помчались на штурм. Затрещали пулеметы «синих». «Артиллеристы» дали залп пиротехникой. Перед наступающими оказался глубокий овраг, засыпанный снегом. По телефону запросили:

— Как быть? Где обходить овраг?

Я передал донесение спешившемуся командарму Буденному.

— Пусть двигаются прямо через овраг, — приказал он. — Передайте пионерам изречение Суворова: «Там, где пройдет олень, там пройдет и солдат».

Скоро в укреплении «синих» грянуло «ура». «Красные» взяли «Перекоп». А еще через тридцать минут командарм товарищ Буденный принимал парад разгоряченных в игре пионеров. Проходя мимо него, мы без команды поворачивали головы направо, стараясь получше рассмотреть лицо с лихими усами. Конь под Буденным стоял как вкопанный.

У ДУБА В КЕМЕРИ

В Латвии уважаемым деревом считается дуб. Вот и в Кемери в парке стоит дуб, которому от роду шестьсот или семьсот лет.

Около этого дуба и произошла у меня интересная встреча.

На широкоплечего, рослого мужчину в морской форме я обратил внимание сразу по приезде в санаторий. Он выделялся среди отдыхающих. Прекрасно играл в волейбол. Его «гас» с левой признавался неотразимым. В теннис и бильярд он побеждал всех мужчин. На танцах считался лучшим партнером. Я даже немного завидовал его успехам. Хотя завидовать ему не стоило.

Правая рука у него была отрезана по локоть, но никому не приходило в голову жалеть его. Оживленный, в веселом окружении молодежи, он громко говорил и много смеялся.

Нас познакомили. Услышав мою фамилию, однорукий моряк неожиданно отдал левой рукой пионерский салют и воскликнул обрадованно:

— Здравствуй, товарищ звеньевой!

Я смотрел на него, не узнавая, и тогда он отрапортовал:

— Тысяча девятьсот двадцать шестой год. Газетчик. Петька. Кличка — Крепыш.

— Петька! Сколько зим, сколько лет!

— Тридцать три. Ровно тридцать три года, товарищ звеньевой.

Ну, кто бы узнал в подтянутом штурмане дальнего плавания чумазого Петьку с веснушками на носу?!

…Тридцать три года назад Петька продавал газеты на углу Тверской и Охотного ряда. Наш отряд часто шагал здесь мимо одноэтажных лавок. Мы про себя читали вывески: «Государственный магазин», «Кооператив», «Частная лавочка»… На звуки горна и барабана из лавки высунулся толсторожий хозяин-нэпман, в жилете с серебряной цепочкой по животу. Мы скандировали ему:

По-смо-три-те, как не-лепо:
На нас смо-трит рожа нэпа!

Нэпман поскорее захлопнул двери лавки.

На другой стороне улицы около Дома Союзов находилась белая церковь. Тут толпились нищие, калеки и бездомные старушки. Они указывали желтыми перстами на наши голые, загорелые за лето коленки и сердито плевались. Вышел долгогривый батюшка и что-то сказал старушкам. Те засмеялись…

— Раз… два… три… — скомандовал вожатый.

Мы запели озорную комсомольскую песню:

Не надо нам монахов,
Не надо нам попов,
Мы на небо залезем,
Разгоним всех богов!

Отряд направлялся к клубу. Каждое воскресенье здесь проходили отрядные сборы.

Страна Советов была еще бедна. В теплых асфальтовых котлах ночевали беспризорники. Немало детей совсем не учились в школах. Маленькие чистильщики сапог, газетчики, папиросницы от Моссельпрома зарабатывали на хлеб торговлей на улицах.

Нашему звену поручили работу среди мальчишек-газетчиков. Верховодил ими Петька-Крепыш. Он быстрее всех продавал газеты, выкрикивая выдуманные им самим невероятные сенсации. И, как выявилось позже, не умел читать даже по складам.

Беспризорники в Москве в двадцатые годы.

Холодной осенью Петька ходил в старой женской кацавейке и в лихой буденовке на вихрастой голове. Отрядная поэтесса Тося Петрова сочинила про него стихи:

Хулиганит осенний ветер,
Крутит афиш клочья.
Любит ветер играть с Петей,
Ну, а Петя с ветром — не очень.

Слушая эти стихи, хотелось пожалеть бедного Петьку, замерзающего на холодной улице. Но тем, кто имел дело с Петькой, жалеть его не приходило в голову. Отчаянный и сильный не по летам, озорной, как чертенок, Петька срывал все наши мероприятия по работе среди газетчиков. Мы не могли уговорить их посещать кружок ликбеза. Сироты отказывались от нашей помощи по устройству в детские дома. Никто из газетчиков не заходил к нам в пионерский клуб.