Пионеры на море

Молчание длилось недолго. Вдруг, словно на крейсер напали враги, поднялся такой грохот и крик, что четыре дельфина, вынырнувшие из воды, испуганно нырнули обратно.

Верный, хватая краснофлотцев за штаны, увеличивал суматоху громким лаем. За борт из бачков со смехом и прибаутками валилось хитроумное блюдо.

Раздурачившиеся краснофлотцы штурмовали камбуз.

— А где этот негодяй, начальник камбуза?

— Даешь сюда толстопузого! Мы ему покажем, куда нужно употреблять клейстер.

— Накормим его, братва, бурдой до седьмого пота, пусть сам трескает такую маринаду!

— Хо-хо-хо!.. Из ложки будем кормить сегодня и завтра, и пока домой не придем, пускай все кишки у него склеются. Давай сюда кока!

Кто-то дернул дверь камбуза, крючок отлетел. Команда увидела две растерявшиеся рожицы.

— Гришуха! Где командующий камбузом, где эта гнилая луковица? Мы ему сейчас все шпангоуты[42] проверим!

Гришка еле сдерживал смех, но, выдерживая марку, степенно ответил:

— На первое — без особых нужд посторонним в камбуз вход строго воспрещается, на второе — не все сразу галдите, прошу по очереди, на третье — Остап Остапыч у доктора: колики у него в животе и срочный припадок!

Весельчаки бросились к лазарету, обшарили все палубы и каюты.

Кока не было.

Только поздно вечером Остап невозмутимо стоял на своем месте, раздавая суп, и, помешивая в лагуне, делал вид, что ничего особенного не произошло.

Вот за эту историю кок и дуется на Мишку. Кроме того, вспоминая о том, как Мишка рыдал, прижавшись к нему, в тот душный вечер, Остап уголком своего доброго сердца начинал соглашаться с Чалым, что, и правда, не стоило бы брать ребят на крейсер.

— Какая радость картошку чистить, не их это дело. Эх, старый, старый я дуралей!

— Что вы говорите, дядя Остап?

— Пожалуйста, что я говорю? Подложи, Мишуха, лаврового листа в суп… Гриш! Томат с маслом поджарь, луку, перцу. За плитой следите. Миша, подкинь-ка угольков!

Гришка почесал затылок, и, переминаясь на босых ногах, сказал:

— Дядя Остап! Разрешите нам с Мишкой уйти. Мы с Котенко политграмотой занимаемся. Урок сегодня. Вот… Время для этого мало. По вечерам, когда плиту зальем, до ночи и занимаемся. А вставать-то рано нужно. А раз в неделю кружок. Разрешите нам, дядя Остап, сегодня не работать. Мы вам потом расскажем… чего прошли… а ежели насчет картошки, так мы вам на целую неделю вперед начистим!

Когда Гришка начал говорить, Остап, не поняв его, от изумления выронил нож.

Потом как-то боком подошел к Гришке, растопырив толстые пальцы. Его толстую шею и мясистое лицо залила горячая волна краски. От смущения он не мог говорить. Наконец, сделав немалое усилие над собой, кок выдавил:

— Вообще оно… как это… всегда уходите… это хорошо, политическая грамота нужна во как!.. Без спроса уходите… один справлюсь… На неделю картошка прокиснет, сам я могу на год заготовить… ну…

Кок вытолкал ребят из камбуза. Потом надумал что-то и высунулся из камбуза:

— Эй, сынки! Ох, и карандаши же у меня есть, в Италии брал — сам пишет, сам чинится, сам карандаш подается, — на год с поручательством! Нужно — залезайте в рундук!

За работу Остап принялся с утроенной энергией. Нож мелькал в его руках быстрее, чем всегда. Казалось, что и томат на сковороде торопился, фыркая во все стороны, и сильнее кипел борщ в лагуне.

Улыбаясь и дергая себя за нос, кок рассуждал вслух:

— Как же, пожалуйста… давно занимаются, ишь ты, по вечерам, когда плиту зальем. Ну, и пусть! Какой это дурак сказал, что яйца курицу не учат?

В камбуз забежал краснофлотец. Выпив кружку воды, он незаметно взял луковицу и осмотрелся.

— Остап! А где же хлопцы? Шел мимо — что такое — в камбузе тихо? Дай, думаю, зайду…

Кок смерил любопытного уничтожающим взглядом, выпятив нижнюю губу, заложил на руке один палец:

— На первое — на военных кораблях не ходят, а бегают!

— На второе, — продолжал кок, загнув второй, — что это у вас за привычка, — извиняюсь за вопрошение, — лук воровать? Возьми хоть полмешка. Пожалуйста!

Кок многозначительно сощурился и, изобразив руками какую-то хитроумную комбинацию, важно пробасил:

— На третье — помощники мои проходят курс наук политической политграмоты. Разумеете? А вечером все трое повторяем!

О ЧЕМ ГОВОРИЛ КОМИССАР С ПОВАРЯТАМИ

Комиссар «Коминтерна» редко смеялся. Рот его большой и жесткий, углами, опущенный книзу. Казалось, что кто-то нарисовал вместо губ на лице комиссара широкую букву П и забыл стереть.

Детство — шпандырь отца-сапожника, потом царская казарма, Февраль, Октябрь, гражданская война, фронты.

В то время получил комиссар Гуливан короткое извещение, что мать, отца и сестру зарезали басмачи.

Остался Гуливан один, как дуб на проселочной дороге. Все у комиссара в революции и в море. Красный орден за отвагу на дне чемодана. Вот он и весь комиссар «Коминтерна».

Гришка с Мишкой хотя и не боялись его, но часто чувствовали упорный взгляд на себе и, оборачиваясь, видели удаляющуюся сутулую спину. Не знали, что нужно было от них хмурому комиссару, и сторонились его.

Однажды вахтенный прибежал в камбуз и крикнул:

— Хлопчата! Айда к комиссару в каюту!