«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия (СИ)

А Твирину придётся видеть — хоть затылком, всё равно не спасёт, — какими взглядами прощается с Гныщевичем граф Метелин.

Леший, зачем оно всё так.

— У вас всё-таки жар, — нахмурился Андрей. — Отстреляетесь, простите за каламбур, и сразу возвращайтесь к себе, вам бы отлежаться. Пошлите за врачом, что ли — всё равно у нас сплошные лазареты в казармах.

Солдат было больше, чем вчера — и больше, чем когда-либо. Словно бы половину части выставили по всем уголкам площади и, тем не удовлетворившись, позвали ей на подмогу и Вторую Охрану, и новоявленную таврскую дружину. А вот простых горожан действительно пришло немного — должен же когда-то иссякнуть интерес к казням. Твирину показалось, что где-то в неплотных первых рядах мелькнул Падон Вратович Ивин, но то могло быть игрой воображения, навеянной нечаянной встречей.

Гныщевич, разумеется, явился — вскидывал перо на шляпе, белозубо смеялся с парой тавров, так отчаянно подчёркивая обыденность своего настроя, что усомниться в оной могли даже те, кто совсем с Гныщевичем не знаком.

Торжественный Плеть наблюдал эту сцену без выражения, зато неотрывно. Твирину запоздало подумалось, что на устроенных Коленвалом «слушаниях» Плеть присутствовал, однако не проронил ни слова. А ведь граф Метелин наверняка ревнует к нему Гныщевича и, в сущности, правильно делает. Что бы ни рисовал из себя Гныщевич, а окажись неким фантастическим образом на месте графа Метелина Плеть, озвучить на всю площадь приговор к расстрелу у него бы язык не повернулся.

Возле иначе расставленных динамиков сидел на корточках Драмин, поглощённый проводами и разъяснениями для своих помощников. Неподалёку маячил Коленвал, твёрдо вознамерившийся испить чашу справедливого отношения до дна. Сбоку, но скорее с зеваками, стоял граф Набедренных в сопровождении За’Бэя — скорбный, благородный граф Набедренных, которого и не ругнёшь хорошим воспитанием, поскольку воспитание это ему на диво имманентно. С другого же края жиденькой толпы Твирин приметил Скопцова и Золотце, коих не ждал. Не видно только хэра Ройша (ему плевать), Приблева (он расклеился уже на «слушаниях» и, верно, решил себя не изводить) и Хикеракли (что-то с ним произошло между гнутым гвоздём и вчерашним явлением; не стерпел своей партии в проклятущей симфонии?).

И кто только выдумал, что умирает человек в одиночестве? У нас в Петерберге имеется целая народная забава — не давать человеку умереть в одиночестве.

И если зеваки и солдаты участвуют в ней на традиционных условиях, то Революционный Комитет нынче отнимает у приговорённого его одиночество особенно изощрённо. Навряд ли граф Метелин рад, что они здесь.

— Граждане свободного Петерберга! — подлетел к микрофону Гныщевич, перестаравшись с интонацией. — Сегодня мы приводим в исполнение приговор вражескому агенту. Террористу, который на ваших глазах — вероломно присоединившись к ликующей толпе! — поднял револьвер на члена Революционного Комитета, чтобы отнять у вас будущее и посеять страх. Многие из вас сегодня не на площади, потому что страх победил. Но страх не должен побеждать! Чтобы переиграть его, площадь сама выплеснулась на улицы города из динамиков. Если вы нас слышите, знайте: Петерберг непобедим, но не благодаря одному лишь бесстрашию, а благодаря той находчивости, с которой он встречает любые удары судьбы. Мы допускаем ошибки, hélas, но мы умеем их исправлять. Вывести приговорённого!

Толпа вытянулась в едином порыве любопытства.

— На ступенях тоже организовали микрофон, — указал Твирину Андрей. — Назовите имя приговорённого, спросите формального признания и стреляйте, но без долгих пауз — чтобы не перепугать прохожих подле динамиков, мы должны внятно дать им понять, что именно происходит. Да, признание Метелина будет кое-как слышно, там закреплена ещё аппаратура на колоннах, видите? Поэтому напоминаю: в голову, чтобы без криков.

Аппаратуры Твирин не видел, поскольку видеть широкую лестницу Городского совета в принципе было выше его сил. Туда же ведут графа Метелина.

Которому он пообещал смерть от руки не друга и даже не приятеля.

Небо было низкое и непосветлевшее — будто рассвет ступил на него, но на полдороге передумал. Не сдержал обещание.

— Господин Твирин, я понимаю, вы хвораете, но соберитесь на минуту. Не затягивайте с этим, — шепнул Андрей.

По ступеням Твирин поднимался в душном мареве, будто никак не шедший ночью сон вздумал вдруг взять своё. Сегодняшние технические необходимости диктовали следующую диспозицию: приговорённый один, а значит, поставить его можно в любую точку, например, вполоборота к площади, в тот угол вверху лестницы, что ближе к Становой. Микрофон же для Твирина подразумевал, что ему место отведено в углу напротив, к площади почти спиной. Наверное, это не слишком эффектно. Наверное, лучшего расположения придумать второпях не сумели. Наверное, передача расстрела по радиосвязи не самая простая задача.

— Граф Александр Сверславович Метелин…

«Я не смогу вас убить».

— …вы, пользуясь своим именем и титулом, проникли в Петерберг…

«Чтобы помочь ему, выложив Хикеракли планы Резервной Армии».