«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия (СИ)

Сюзанна и Марианна остались в городе. Как именно три секретаря разобрались, которой сегодня полагается сопровождать начальника, Коленвал знать не желал, но конечное их решение его устраивало.

— Повод располагает.

— Разве похороны нужны не для того, чтобы отпускать?

Коленвал не стал улыбаться, но посмотрел на неё с умилением. Анна не была глупа — напротив, она отличалась весьма даже живым умом и именно поэтому так любила порой щебетать дурости.

— Похороны, милая Аннушка, нужны для того, чтобы объявить об открытии Петерберга.

— Как вы можете такое говорить! — взмахнула она подкрученными ресницами. — Подобный цинизм…

— Является неотъемлемой частью любого ритуала. Отпускают или не отпускают человека в душе, а церемонии отведены для нужд живых. Поверьте, так было ещё во времена патриархов и столиц.

— Вы слишком кичитесь историческим образованием. — Анна закусила прелестную губку, сосредоточенно всмотрелась в гроб. — Так господина… Соболева поэтому не стали хоронить в Шолоховской роще? Чтобы объявить об открытии города за его пределами?

— Не только. Во-первых, вам же самой прекрасно известно, что в последние годы в ней почти не хоронили, разве что специально потребовавших того аристократов — это хоронище для богатых и знатных, было бы неверно размещать в такой компании членов Революционного Комитета. Излишне напыщенно. Или потому-то вы и предположили Шолоховскую рощу? Зря — это бы противоречило декларациям. А во-вторых, там в любом случае хоронят только после кремации. По санитарным причинам. Не стоит телам лежать в черте города.

Коленвал предполагал, но не был уверен, что на гробе настоял граф. В этом имелся свой резон: пуля ударила Веню в глаз, и потому его удалось загримировать так, что прикрытая чёлкой рана не портила портрета. И нельзя было сказать, что лежал он как живой; лежал он так, будто живым никогда не был, а был лишь муляжом, восковым манекеном, и неведомо откуда добытые в таком количестве белые орхидеи, усыпавшие его ложе, казались уместной бутафорией.

Справедливости ради, орхидеи ей наверняка и были — в отличие от тела. Мало кто из собравшихся угадал бы, сколько с ним приключилось мороки, но Коленвал-то сдуру ввязался в приготовления! И потому знал наверняка, что голова Вени, так живописно разметавшая волосы по атласным подушкам, почти полностью выдолблена изнутри. Выстрел раздробил ему затылок, а потом, пока тело носили до штейгелевского лазарета, Венин мозг частично растерялся и, несмотря на холодильную комнату, всё равно занялся гнилью. Прозекторы, в лёгкую замазавшие трупные пятна, содержимое головы спасти не сумели, набили череп тряпьём.

Думать об этом без содрогания было невозможно, и Коленвалу становилось как-то неуютно оттого, что рядом нет Хикеракли. Тот бы непременно заявил вслух, что такая судьба символична и единственно верна.

— Знаешь, Коля, а ведь я совсем его не жалею, — прошептала Анна почему-то на «ты» и голосом Скопцова; Коленвал вздрогнул. — Говорят ведь, что после смерти о человеке думается хорошее, да?.. Ах, если б этот закон был подобен закону природы и действовал сам, как притяжение к земле или ветер…

— До чего ж ты тихо подкрался!

Скопцов бледно улыбнулся. Он стоял подле Коленвала там, где минуту назад была Анна, и ёжился под коричневым весенним плащом с пелериной на британский манер.

А ведь в этом и дело, повторно осенило Коленвала. В одежде. Сам он, только начав работать на метелинском заводе, полностью обновил себе гардероб — почему-то это показалось важным. Но Скопцов всю жизнь обшивался у недешёвого портного: чрезвычайно субтильное телосложение попросту не позволяло ему покупать готовую одежду с мануфактуры. Когда город перешёл на самообеспечение, богато обшиваться стало вроде как неуместно, однако мануфактуры платье для скопцовых выпускать так и не начали, и тому приходилось носить вещи двухлетней давности, те, в которых он помнился робким младшекурсником. Отсюда и происходило странное чувство, вот уж несколько дней терзавшее Коленвала. Чувство, будто революция, как Веня, никогда и не была живой.

Нет, новая жизнь началась, но будто бы сама по себе, будто не было этих лихорадочных и странных месяцев. Скопцов же предъявил давеча Коленвалу ворох планов и идей. Как бы ни сложились отношения с Европами, Росскую Конфедерацию ожидает кризис, ведь из-за закрывшегося на длительный срок Петерберга торговое сообщение нарушилось. Кризис неизбежен. Но можно — нужно! — сделать так, чтобы он оказался ценой, выплаченной за достойную цель.

Росская Конфедерация должна стать высокотехнологической, высоконаучной страной. Это не так сложно, как кажется. Если студенты могут превратить захудалый заводик в процветающее предприятие, а подпольные аптекари в трущобах — отыскать лекарство от проклятых европейских пилюль, то на что способно всё население страны?

«Да ни на что, — ответил тогда Коленвал. — Люди ленивы, и к труду их обычно приходится принуждать. Студенты, подпольщики — это всё те, кому не лень, потому что запрещают».