«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия (СИ)

— Этот Репчинцев мне уже в печёнках сидит — он в Союз отказался вступать, а своих управляющих на коротком поводке держит, с ним без графа пойди договорись! Maudite engeance.

— Без графа, да… — влил в себя всё поданное вино За’Бэй. — Сосед, у графа… нервы ни к лешему. Совсем. А час назад должно было слушание по Конторскому начаться, там едва ли не две сотни человек. Двоих уже за драку вышвырнули. Но не может, вот просто никак не может граф их сегодня рассудить!

— Мои соболезнования двум сотням человек, — покосился Гныщевич на покинутый им стол. — Пусть возвращаются завтра. Или через неделю. Через неделю граф в чувства придёт? И что с ним стряслось-то?

Проще всего поделиться волнениями о графе было бы как раз с Гныщевичем, но в зале «Петербержской ресторации» над безупречной белизной скатертей, салфеток и официантских полотенец высились старинные часы, немо укоряющие Петербержское Управление в медлительности.

— Беда в том, что они уже возвращались. Они на слушания записались в первых рядах! А барон Репчинцев в первых рядах выехал из города, стоило казармам открыться. Ну и решили, что слушание до него дотянем. Притязания его можно было просто завернуть, но это чревато размолвкой — возьмёт и вывезет капиталы из Петерберга, кому это надо? А теперь день назначили, всех собрали, а граф… — За’Бэй пожалел, что заказал всего один бокал. — Не в себе граф. Я только что от него, ему такому нельзя на публику. Нельзя, понимаешь?

— Ainsi donc, у вас срывается значимое слушание, которому лучше бы не срываться. Я тут с какого боку?

— Смотри. Нельзя их час томить и отправить по домам, ни единой кости не кинув. Да, в отсутствие градоуправца официального постановления они не получат, но как-нибудь ублажить надо. Я бы тебя в роли эксперта на них выпустил. Их спор между собой тянется со снятия осады, тут их уже ничем не поразишь, зато про план барона Репчинцева они всего два дня как узнали. Он желает выкупить эту землю и кое-что вокруг, чтобы выстроить электрическую станцию. Центральную, которая обслуживала бы и Конторский, и Усадьбы, и Старший, и Белый, и — может быть — сколько-то Людского. У него готов контракт на паровые турбины достаточной, как он утверждает, мощности.

— Так он к голландцам, le bâton merdeux, прокатился?

— Турбины голландские, да, — За’Бэй улыбнулся. — Во-от, я знал, что тебе по плечу эта задачка! Поговори с ними об электрической станции, позаливай хоть про голландские турбины, хоть про что… Повзвешивай «за» и «против» — им эта идея пока в новинку, можно будет зубы заговорить, новую пищу для ума дать. Барон Репчинцев собрался маленькие станции тоже выкупить и позакрывать, чтобы половине города самому электричество поставлять.

— Ты меня переоцениваешь. На станциях обеспечения промышленных предприятий я уже собаку съел, это правда. Но для города… Тут же другое. Мы обсуждали как-то с мальчиком Приблевым схожую мысль, о централизации. Но мальчик Приблев тогда замахал на меня руками: беспредметный, мол, разговор без анализа тарифов. Где я тебе возьму анализ тарифов?

— А Приблев делал его к сегодняшнему дню! Лежит в папке подле места градоуправца, ежели они ещё не растерзали всё в гневе.

— И много я там разберу с одного взгляда? Вам же надо сию секунду публику задобрить, à l'impromptu, так? А для экспромта я всё же слабоват в этой теме.

— Гныщевич, — навис над столом За’Бэй, — по-твоему, прибегал бы я к тебе в мыле, отрывал бы от званых ужинов, имейся у меня тут богатый выбор кандидатур для заговаривания зубов? У господина Туралеева и вовсе… супруга рожает. Так бы он, может, придумал нечто поубедительней, но его в Управлении нет.

Гныщевич нахмурился, покусал в сомнениях ноготь большого пальца. Посреди первосортного, тщательно взлелеянного изящества «Петербержской ресторации» смотрелось это возмутительно, но он таких вещей не стеснялся.

— А в чём коллизия без учёта электрической станции?

— Люблю я тебя, сосед! В общем, дом разрушенный — Льницкая, 7 — сдавался под конторы. У них там в Конторском сплошь конторы, но это настоящее гнездо, двадцать лет сдавался. Во владении он у госпожи Бригиной, генеральской вдовы. Старуха хваткая, но старуха, шевелиться не хочет. Встала в очередь на восстановление за городской счёт, предложила кое-какие изменения в плане. Мелкие арендаторы в основном за неё, им выгодно перекантоваться пока хоть бы и в квартирах, а потом вернуться к прежней ренте. Но первый этаж снимали «Виммер и сыновья», нотариусы — все двадцать лет. Они себя давно хозяевами считают: флигель без спросу выстроили, сами водопровод сменили, соседним домам причинив неудобства. И арендные договоры двадцать лет у них же и заверялись.

— Вытесняют старуху?