Пётр Машеров

Приземлились в совхозе «Коммунист» Ельского района. На черной голой земле бывшего болота - три пятиэтажных дома, чуть дальше котельная. И все. Ужасающий вид. И тут должны жить люди! А как вести собственное хозяйство, когда живешь на пятом этаже?

Пимен Панченко и Иван Шамякин категорически высказали свои критические замечания Петру Машерову, Тихону Киселеву, Виктору Гвоздеву, который осуществлял это строительство. Юморист Тихон Яковлевич посмеивался и шутил. Гвоздев очень серьезно доказывал, как писатели ошибаются: люди радоваться будут - тепло, газ. А Машеров вновь разозлился. Наверное, чувствовал, что делается что-то не то.

«Если человек думает о даче, он не может думать про работу», - заметил первый секретарь. Он считал несправедливой ситуацию, когда один имеет дачу, а другой - нет. Уже во всем Советском Союзе развернулось движение дачников, и мужчины и женщины с лопатами да саженцами штурмовали электрички, а в Белоруссии было тихо. Вдали от города, за несколько десятков километров, выделяли всего по 4-6 соток. Домики разрешалось строить маленькие, только деревянные, с низко опущенной к чердаку крышей. Не дай бог, если кто-то ставил внутри печь и выводил дымовую трубу или завышал высоту строения. За такую «самодеятельность» можно было здорово поплатиться… На свой страх и риск многие «выводили» свои домики к кронам деревьев по ночам.

Позже «Правда», главный орган ЦК КПСС, напечатала статью про «дачные перегибы» Машерова. Время убедительно доказало, насколько был прав он и не ошибался в своем негативном отношении к строительству садово-огородных участков, частной собственности. Справедливости ради заметим: частично свою «ошибку» он хотел исправить через семь лет. На полях доклада к XXIX съезду КП Белоруссии он сделал запись: «О приусадебных участках. Не допускать перегибов: нельзя все заботы и трудности брать на плечи хозяйств…» Однако ничего этого не попало в доклад, с которым после гибели Машерова выступил Киселев.

Даже в Политбюро поняли необходимость развития (по примеру ГДР, Венгрии) садоводческих кооперативов, издали постановление. Машеров же внес свои коррективы: землю давать коллективам, но не строить на ней домики, а возводить двух-трехэтажные дома, и каждому огороднику давать в них комнату. Дело не пошло. Если бы через десятки лет он увидел трех-четырехэтажные особняки, возведенные не только властьимущими на своих земельных участках, наверное, за голову схватился бы… Вот он, всплеск частнособственнической психологии, стремление культивировать жажду наживы. Действительно, к началу XXI века в Беларуси восторжествовал правовой беспредел в злоупотреблениях служебным положением при возведении дач. Бесконтрольность. Безответственность. Стремление только успеть побольше урвать, обогатиться за счет народа и государства.

Для Машерова характерным было признавать свои ошибки, когда его в этом убеждали. Такой штрих. В первом разделе доклада «Укреплять связи идейно-воспитательной работы с производством, с решением экономических задач, всемерно усиливать ее влияние на производительность труда людей» он подверг критике призыв, который ранее пропагандировал и поддерживал: «Вести уборку полный световой день!» «Он оказался декларацией, — признался Машеров. — Как можно одному комбайнеру, не имея сменщика, продуктивно работать от зари до зари?!»

В начале семидесятых годов партийное руководство требовало вести уборку хлеба на низком срезе. Однако на практике это создавало множество трудностей, приводило к потерям зерна, исключало возможность утром и в вечернее время вести уборку высокосоломистых хлебов, увлажненных росой. Такой случай.

В 1972 году Емельян Шурпач, бывший сотрудник газеты «Звязда», отдыхал в Любанском районе у друзей-партизан. В тот год было дождливое лето, но на торфяниках хорошо уродила рожь. Во многих местах было много «полеглицы», колосья прибило к земле дождем и ветром. В одно из хозяйств приехал Машеров поинтересоваться, как идет уборка ржи. Отдельным руководителям начал высказывать серьезные замечания. В этот момент из-под комбайна, возле которого стоял он и сопровождающие его товарищи, вылез перепачканный в торфе, в мокрой одежде комбайнер Данила Дробов, бывший партизанский кузнец, подрывник. У него спросили, почему на поле остается много зерна.

— Видите, рожь мокрая. Дали низкий срез — в молотилки грязь попадает. А высокий — оставляет колосья.

Один из работников Минского обкома партии набросился с критикой на Данилу, стал обвинять его в разгильдяйстве и других грехах. Бывший партизан не вытерпел и как ножом, «отрезал» вопросом:

— Ты, уважаемый товарищ, приезжаешь на тракторный завод и командуешь, как нужно гайки прикручивать?

— Нет, — ответил «уважаемый».

— А почему же здесь, в сельском хозяйстве, все специалисты? Знаешь ли ты, что я сутками дома не бываю? Не знаю, что такое горячая пища. Вот сала поем, молоком кислым запью — и снова за руль комбайна.

Машеров, опустив голову, слушал этот неприятный диалог и краснел. Он понял, что колхозник прав. Повернулся к сопровождающим работникам, сказал: