В этих тайных намерениях его осторожно направляли советы умных людей. Благодаря своей рано проявившейся способности распознавать людей он целиком положился на этих своих приближённых. Среди них был один иностранный офицер по имени Лефорт, который под предлогом развлечения царя невинными играми собрал вокруг молодого государя иностранных офицеров в количестве, достаточном, чтобы создать роту. Эта рота казалась не столь сильной, чтобы стоять на страже безопасности царя, а служила якобы лишь для его развлечения. Она ни у кого не вызывала опасений.
Ни слова не упоминают об этом современники, лично знавшие Лефорта; напротив того, они говорят почти единогласно, что сей счастливец не имел никаких познаний в военном искусстве; ни на море, ни на суше, и обязан всеми почестями, саном Адмирала, званием Новгородскаго Наместника, честью великаго Посла, единственно благоволению Царя, который любил его, как друга. Гордон, всегда осторожный в суждении о других лицах, при описании перваго Азовскаго похода, не мог скрыть своей досады на Лефорта, который распоряжался своим отрядом весьма неискусно, мало обнаруживал основательных сведений в военном деле, и думал как-нибудь кончить поход, только бы скорее возвратиться в Москву… Маиор Александр Гордон, поступивший в Русскую службу года за три до смерти Лефорта и бывший с ним во втором Азовском походе, говорит именно, что он почти ничего не разумел в военном искусстве ни на море, ни на суше, но царская милость всё заменяла… Достоверно только то, что, вопреки общему мнению, Лефорт не был ни Капитаном, ни Полковником потешнаго войска; даже не числился ни в первоначальном составе его, ни в последствии, в Преображенском полку. Первым Полковником его был Юрий Фон-Менгден, а Маиором Иван Иванович Бутурлин.
Об екзерцициях военных можем сказать, что были весьма к прогрессу обучения его величеству и всем молодым людям, также и народу или ко обучению солдатства и отчасти политикою, для того, что, с одной стороны, всегда были полки гвардии Преображенской и Семёновской и два полка старых и первых солдатских Бутырской и Шепелевской, или потом названной Лефортовской, а к ним присовокуплены были из полков стрелецких, которые верны были его величеству, как полк Сухорева и некоторые подобные тому. А с другой стороны, были полки стрелецкие, как Стремянной и Белой полк и другие, которые были ему всегда противны и в интерес сестры его, царевны Софии. И так чрез те екзерции положена была вражда между теми полками, а особливо между солдат и стрельцами, что не могли друг друга не ненавидеть и непрестанно между ними драки бывали на всех сходбищах. Правда, не надобно забыть описать о тех екзерциях, что были превеликой магнификции, и назвать надобно, что забавы императора и государя великого, и нечто являлося из того великаго.
Царь делал смотр своим полкам. Заметив, прежде всего как много эти толпы отличались от настоящих солдат, он сам пошёл вперёд, делая разные жесты и телодвижения, и учил собственным наклонением тела, чтобы нестройные толпы старались перенять его приёмы, наконец, соскучившись непонятливостью солдат, ушёл с боярами на пирушку к Лефорту. При весёлых кликах по случаю тостов раздавались звуки орудий, и гости пропировали до позднего вечера. В тихую ночь царь с немногими из приближенных поехал в Кремль, и здесь трижды поцеловал своего юного сына, и показав ему многие другие знаки отеческой любви, возвратился в Преображенское, избегая свидания с женою, к которой ужe несколько лет питает отвращение.
А особливо, как я напомню о той потехе, которая была под Кожуховым в коломенских лугах, о которой могу сказать, что едва которой монарх в Европе может учинить лутче того. Понеже оная потеха началась после Успеньева дня и продолжалась 6 недель до самого октября месяца. И было войск собрано, как с одной стороны, так и с другой, по 15 000 пехоты и конницы, которыя войски были командированы помянутыми потешными или шутошными государи и цари, князем Ромодановским, Иваном Бутурлиным.