Пиппа ищет неприятностей

– Я сам! – резко вынула она конечность, когда я подошел, чтобы подсадить.

– Пожалуйста-пожалуйста, – отошел и заложил руки за спину.

Она сунула ногу в стремя и попыталась подпрыгнуть. Но женщины всё же созданы для другого, и это другое в них слегка перешивает. На очередном прыжке я сделал шаг вперед и подтолкнул ее рукой под… булки. Очень такие приятные на ощупь. Пипка взвилась, как молодой рысак, и обернулась ко мне, чтобы высказать недовольство, но вдруг вспомнила, что она – парень. Это прямо на её хорошеньком личике прочиталось. Крупными буквами. «Я ж парень, нешьесс его подери». Меня, в смысле.

– А как это получилось, – перевел я разговор на менее щекотливую тему, – что ты хорошо ладишь с лошадями, но не умеешь ездить верхом?

Она пожала плечами и покрутила поводья, видимо, волнуясь:

– Не разрешали, – успела она выдавить, как лошадь неспешно тронулась.

Пипка ойкнула и с испугу прижала руки к лицу. Вместе с поводьями.

Яблочная, послушная лошадка, припустила рысью. Я начал догадываться, почему ей не разрешали ездить верхом, рванул из-за всех сил вперёд и перехватил повод.

– Что ж ты визжишь, как девчонка?!

– Я не визжу! – возмутилась она, хотя бы тут не соврав.

Может, она и не так безнадежна. Не вылетела же из седла? Я бы поймал, конечно. Но перепугался бы изрядно. Сильнее, чем сейчас.

– А руки почему трясутся?

– Не трясутся! – Снова соврала. Врунишка рыжая.

Теперь было совершенно очевидно, что она рыжая. И, по всей вероятности, цвет волос скрыла намеренно. Подозрительность снова подняла голову и огляделась. Но какими бы ни были истинные мотивы Пипки, она всё равно оставалась очень симпатичной девушкой.

– Успокойся, – велел я. – Расслабься. Сядь ровно. Обними коленями бока лошади. Носок в стремени должен быть выше пятки. Да не так!

Я руками развернул её стопу. Маленькую, аккуратную стопу в таком же аккуратном сапожке. Как мне вообще могло прийти в голову, что она – это он?

– И коленку – внутрь! – я нажал на бедро и развернул голень.

Возможно, рука моя пролежала на ноге чуть дольше, чем следовало. Но это же нормальная реакция здорового мужчины на близость симпатичной девушки, правильно? Это как маг я убогий, а как у мужчины у меня всё отлично работает.

– Уши, пятки и попа, – девчонка бросила в мою сторону осуждающий взгляд, но быстро взяла себя и поводья в руки, – должны быть на одной линии. А у тебя там, – я изобразил рукой кривую, невольно представляя настоящие рельефы, срытые под корсетом, – уж в припадке извивается.

Пипка расправила плечи, обнаруживая отличную осанку.

– А теперь легонько потяни на себя повод. Или несильно хлопни пятками по бокам. Н-н-но!

Лошадка неспешно побрела по дороге в сторону леса. Я пошел рядом.

– Сейчас тебе нужно только держать равновесие. Яблочная идёт себе, и пусть идёт. Регулируй поводья, руки должны повторять движенья головы, не отпускай их, они не должны быть натянуты, но и болтаться не должны. Давай, давай!

Кобылка была спокойной, флегматичной. Девушка держалась в седле всё уверенней. Мы отошли от поляны, вокруг нас никого не было. Только птички звонко цвикали, обсуждая прошедший ливень. Молчание между нами затянулось и давило неловкостью. Во влажном воздухе разливался слабый медовый аромат лесных цветов.

– Где ты научил… – это была хорошая возможность признаться, что я знаю, кто она, но я струсил и решил не форсировать: – …ся солить рыбу?

– В приюте, – поспешно заговорила девчонка. – Мы там всё лето и осень солили рыбу. Особенно те, кто провинился перед воспитателями. Рыбой с нами делились мужики из ближайшей деревни. А мы им… – тут она замялась, – …огороды пололи.

– Я думал, ты у родственников рос, – попытался я поймать её на очередном вранье.

– Ну потом меня забрали из приюта, – как-то сразу сникла моя собеседница.

Не из злости, что её раскусили. Она расстроилась. Искренне. Похоже, именно сейчас она поделилась своими настоящими воспоминаниями, а я не поверил. И она из-за этого огорчилась. Значит, я ей небезразличен. Не в том смысле, конечно, что нравлюсь. Как мужчина. Но просто Пипке важно, что я о ней думаю.

– Расскажи о своих родителях, – попросил я.

– Их не стало очень рано. Я о них почти ничего не помню.

Мне показалось, это было сказано искренно. И я бы мог задать вопросы о том, кем они были. Ведь родственники должны были поделиться. Но не стал. Зачем загонять её в новую ложь? Пусть расскажет то, что хочет рассказать.

– Маму только немного помню, – продолжила девушка. – Она была очень доброй. Я знаю, что она меня очень любила.

– А что случилось потом?

– Она умерла. Наставница считала, что её убили.

И я был готов поклясться, что это была правда. Пипка впускала меня в свою раковину, за маску простодушного, дурашливого деревенского мальчишки. Я боялся неловким вопросом спугнуть нежданную откровенность.

– А твои родители, Дикий? Ты помнишь своих родителей? – она посмотрела мне в глаза так, будто смотрела в душу. Без страха, без смущения.

– Да, – кивнул я. – Моя мама всё еще жива. А отец… отец давно умер. Я ещё был ребенком.