Пир

Она вытерла руки стареньким махровым полотенцем, вошла в комнату и села за стол. Бурмистров исчез на кухне и вернулся с блюдом в руках. На блюде лежали куски жареной курицы с вареным картофелем и огурцами. Он зашел справа от Оли и стал осторожно наполнять ее тарелку.

– Это вы сами приготовили? – спросила Оля.

– Нет, что вы… я готовить совсем не… это… – Закончив, он скрылся с блюдом на кухне, быстро вернулся, снял с кровати подушку и, держа ее перед собой, встал перед Олей.

– А это зачем? – посмотрела она на подушку.

– Это… так… чтобы не очень громко… – забормотал он начинающим дрожать голосом. – Пожалуйста… можно… пожалуйста… прошу вас…

– А попить нет ничего?

– Это не надо… нельзя, – твердо произнес Бурмистров. – Ешьте, пожалуйста.

«Вот те новость!» Оля выбрала кусок поаппетитней, отрезала сочного куриного мяса и отправила в рот.

Лицо Бурмистрова мгновенно побледнело, глаза выкатились.

– И это… и это… – жалобно забормотал он.

Ольга стала есть. Курица была хорошо приготовлена.

– И это нэ-э-э… и это нэ-э-э! – замычал Бурмистров, обняв подушку.

«Наверно, курица с рынка, парная… – думала Оля, неторопливо разжевывая и глотая мясо. – Он что, снимает эту квартиру? Или знакомых просто… Ремонта лет двадцать не было… и мебель – „гей, славяне!..“»

Тело Бурмистрова охватила дрожь, он набирал со всхлипом воздуха и ревел в подушку свое «это нэ!», неотрывно глядя на куски мяса, исчезающие в Олиных губах. Дрожащие ноги его подкосились, он упал на колени.

«Смотри вокруг, вокруг…» – приказывала Оля себе.

На стареньком телевизоре стоял пластмассовый ослик.

«Иа-иа! – глянула на него Оля и чуть не поперхнулась. – И запить нечем… не спеши, дура…»

Крики Бурмистрова усилились и перешли в нечленораздельный рев, его лысина тряслась.

Оля проглотила последний кусок и отодвинула тарелку.

Бурмистров сразу смолк, обмяк и выпустил подушку из рук. Отдышавшись, он вытащил из кармана платок, вытер мокрое лицо.

– Все? – спросила Оля.

– Да, да… – Он громко высморкался.

Она встала из-за стола, прошла в коридор и стала одеваться.

– Сейчас… – заворочался на полу Бурмистров, вставая.

Прошел в коридор, помог Оле надеть плащ и протянул деньги – 125 рублей.

– Вы тогда забыли взять.

«Помнит… – Оля взяла деньги и туг же почувствовала и поняла, насколько она важна для этого плюгавого полусумасшедшего человека. – Сон какой-то…»

– Извините, Ольга… я… не могу… не смогу вас проводить… – пробормотал Бурмистров.

Выглядел он жалко.

– Тут рядом, – Оля повесила футляр на плечо.

– Через месяц… прошу вас… – Он смотрел себе под ноги на зашарканный паркет.

Оля молча кивнула и вышла.

Спустилась в лифте, тупо читая похабные надписи на деревянных дверках, вышла из сумрачного подъезда и направилась к метро.

Стоял пасмурный сентябрьский день. Но дождя не было.

«Пить хочу», – заметила Оля автомат с газировкой.

Подошла. Автомат работал, но стаканов не было. Оля вошла в продуктовый магазин. В мясном отделе толпилась очередь. Послышалась женская брань, кто-то кого-то отталкивал от прилавка. Из очереди выбралась раскрасневшаяся женщина с авоськой. Из авоськи торчали четыре пары желтых куриных ног. Женщина на ходу полуобернулась к очереди и громко произнесла:

– Курятины ей захотелось! Рвань!

И вышла из магазина.

Приступ смеха обрушился на Олю. Она громко рассмеялась, скорчилась, закрыв рот обеими ладонями, шатаясь, побрела в бакалейный; там смех согнул ее пополам, футляр слетел с плеча, она едва успела поймать его и захохотала так, что в полупустом бакалейном все притихли. Слезы брызнули у нее из глаз. Привалившись к обложенной белым кафелем колонне, Оля смеялась, стоная и качая головой.

– Смешинка в рот попала? – окликнул ее продавец консервов.

Оля вытерла слезы.

– У вас есть минеральная?

– «Дрогобыч».

– А… в стаканы вы наливаете?

– Нет. – Он с улыбкой разглядывал ее.

Оля вышла из магазина. Доехав до метро «Октябрьская», села на 33-й, вышла возле магазина «Минеральные воды» и жадно выпила два стакана боржоми.

«125 рублей! Он не дал мне хлеба, – вспоминала она, идя пешком домой на улицу Губкина. – И пить запретил. Почему? И не просил еще поесть, хотя там осталось еще… Да. Если человек идиот, то это надолго. 125 рублей… Ужас! А началось-то все на пляже в Кацивели. Сидел, сидел рядом в бумажной шапке с кульком черешен, а потом подошел: „Угощайтесь“. И я взяла».

Дома ее ждали тихая мать (шумный отец-профессор был в университете), красный сеттер Рэдди, судак по-польски с рисом и бесконечный Пруст.

Отказавшись от обеда, она прошла в свою комнату, набрала номер Володи, чтобы рассказать ему все, но, едва он подошел, положила трубку.

– А зачем? – спросила она свое отражение в зеркале шкафа. – Пусть никто не знает.

Назавтра она купила у скрипичного спекулянта две струны (ля и ми) фирмы «Пирастро» по сорок рублей за каждую, а в комиссионке на Сретенке французский сине-белый шарфик за 32 рубля 50 копеек.

Через месяц в 14.30 она стояла у памятника Пушкину.

Бурмистров слегка опоздал, отвез ее в ту же квартиру и, накормив жареной свининой с овощным салатом, наревевшись вволю, заплатил 100 рублей.