Пир

Оля решила копить деньги на хорошую скрипку. Она положила сотню в прочитанный томик Пруста и задвинула его во второй ряд книжного шкафа.

«Жаль, что всего лишь раз в месяц, – думала она, засыпая. – Если б раз в неделю, а? Я бы на третьем курсе на Шнейдере играла».

Прошел год. Оля перешла на третий курс Гнесинского института, рассталась с Володей, оттесненным красивым флегматиком-пианистом Ильей, разучила концерт Моцарта, хорошо сыграла квартетом на институтском конкурсе, прочитала набоковскую «Лолиту», попробовала анашу и анальный секс.

Встречи с Бурмистровым проходили регулярно по первым понедельникам каждого месяца.

В декабре она приехала к памятнику с температурой 38 и, истекая соплями, с трудом съела мясное рагу под стоны Бурмистрова; в апреле после жирной осетрины ее сильно мутило; в мае, наевшись перепелок с брусникой, она проснулась ночью с криком: ей приснился Бурмистров, выпускающий изо рта толстенного питона; в июле после печени в сметане она мучилась страшными резями в животе. А в августе она загорала на пляже в Коктебеле, положив голову на пухлую, поросшую рыжими волосами грудь Ильи.

Бурмистрова Оля вспоминала иногда, дав ему кличку Лошадиный Суп. Она чувствовала, что он занял в ее жизни определенное место, но – какое, она не понимала. Зато словосочетание «это нэ» прилипло к ней, она им пользовалась часто, бормоча, когда что-то удивляло или разочаровывало.

– Ну, это нэ! – топала она на себя ногой во время игры на скрипке, когда пальцы не повиновались.

– Это нэ! – качала она головой, глядя на очереди в магазинах.

– Это нэ-э-э… – шептала она в ухо Илье, когда он ее быстро заставлял кончить.

Однажды, торопясь на встречу с Бурмистровым, она отказалась пойти с Ильей на закрытый просмотр «Из России с любовью».

– У тебя кто-то появился? – спросил догадливый Илья.

– Лошадиный Суп, – весело ответила она.

– Что это?

– Ты не поймешь.

Как и Володе, она ничего не сказала Илье.

Наступил 1982 год. Умер Брежнев. Умер Редди, отравившись крысиным ядом. Оля перешла на третий курс и за 1600 рублей купила себе скрипку немецкого мастера Шнейдера, соврав родителям, что инструмент ей отдала отчисленная и вышедшая замуж за грузина подруга. С Бурмистровым она продолжала встречаться на той же самой квартире. Она настолько привыкла к реву Лошадиного Супа, что не обращала на него внимания, а думала о поглощаемой еде:

«Мало гарнира… и цветная капуста просто отварная, а не обжаренная в сухарях… но мясо хорошее… и салат свежий…»

Получив деньги, она шла в ближайшую столовую, брала стакан теплого компота и быстро выпивала стоя. Деньги больше не копила, а просто тратила на себя.

Так прошло еще полгода.

Потом что-то стало происходить с едой, которую предлагал ей Бурмистров. Еды не стало меньше, и она по-прежнему оставалась хорошего качества, но она стала измельчаться. Мясо, рыба и овощи разрезались на маленькие кусочки, и все подавалось как салат. Оля ела, не задавая липших вопросов, Лошадиный Суп выл своё «это нэ-э-э!». Наконец еда измельчилась настолько, что трудно было понять, что ест Оля – перед ней ставилась тарелка с тщательно перемешанной окрошкой из мяса (или рыбы) и овощей.

«Еще накормит чем-нибудь…» – недоверчиво смотрела она на полную тарелку, но, пробуя, понимала, что это всё та же нормальная еда, и успокаивалась.

Однажды Бурмистров поставил перед ней тарелку с ежемесячной порцией окрошки, но окрошка занимала только одну половину тарелки; другая половина была пуста.

«Что это за фокусы? – нахмурилась Оля. – Другую половину он сам съел?»

Но молча взяла вилку и стала есть мешанину из мяса индейки, салата и вареного картофеля. Бурмистров в этот раз выл особенно протяжно. Его плешь ходила ходуном, руки конвульсивно тискали подушку.

– И это нэ-э-э-э-э-э! Нэ-э-э-э-э!! – блеял он.

Доев, Оля положила вилку и встала.

– Вы не доели все… – хрипло пробормотал Лошадиный Суп. – Доешьте, пожалуйста…

Оля посмотрела на пустую тарелку:

– Я все съела.

– Вы не доели другую половину.

– Я все съела. Посмотрите. Вы просто не видите.

– Я вижу лучше вас! – визгливо выкрикнул он. – Вы не доели другую половину! Там тоже еда!

Оля непонимающе смотрела:

«Он что – спятил?»

Бурмистров заворочался на полу.

– Ольга, не мучьте меня, ешьте!

– Но тут нечего… – нервно усмехнулась она.

– Не мучьте меня! – закричал он.

Она опустилась на стул.

– Ешьте, ешьте, ешьте!

«Сбрендил!» – вздохнула Оля, взяла вилку и, зачерпнув невидимой еды, отправила ее в рот.

– И это нэ-э-э! И это нэ-э-э-э!! – завыл Бурмистров.

«Театр мимики и жеста!» – усмехнулась про себя Оля, медленно поднося вилку ко рту, беря с нее губами невидимую пищу, жуя и глотая.

Ей даже понравилась такая игра. Поев так, она положила вилку.

– Там еще немного осталось… ну не надо… это… что вы торопитесь… – стоная, забормотал Бурмистров.

«Ну, зануда!» – Оля доела невидимое.

Он заплатил ей, как обычно, 100 рублей и, помогая одеться, сообщил:

– Ольга, мы теперь будем встречаться на другой квартире, так что приходите через месяц не к Пушкину, а на Цветной бульвар.

– И где там?

– У рынка. В то же время.

Оля кивнула и вышла.