Пир Джона Сатурналла

— Ливрейные слуги посещают церковь по очереди, — пояснил мальчик, когда они повернулись к выходу. — На всех места не хватает.

— А там что такое? — спросил Джон, указывая на балкон с массивной дверью.

Филип тряхнул головой:

— Там было место леди Анны. Дверь ведет в колокольню. Теперь туда никому нельзя подниматься. Кроме сэра Уильяма, конечно.

В церковь потянулись вереницей мужчины в зеленом. Кухонные работники обменивались неприязненными взглядами с домашними клерками. Среди последних Джон заметил знакомое лицо:

— Бен!

Бен Мартин выглядел почти довольным.

— Меня взяли учетчиком, — сообщил он. — Тут почти никто считать не умеет. А ты где?

— В судомойне.

Выходящие из церкви поварята напирали сзади, а входящие клерки наседали спереди. Бен отступил в сторонку и наклонился к Джону:

— Здесь служит один малый из Бакленда. Он говорит, вся деревня предалась дьяволу.

— Кто такой?

— Запамятовал имя. Он здесь работал в старых фруктовых садах. Прививал деревья. — Бен кивнул в сторону каштанового леса.

— Фруктовые сады? — удивился Джон. — В лесу?

— Совсем чахлые. Плодоносят не в сезон, причем яблоки там размером с вишню. По мне, так выкорчевать все, и дело с концом. Но сэр Уильям не хочет. Садовник говорит, они одного возраста с усадьбой…

На всем обратном пути Филип молчал, а войдя в судомойню, повернулся к Джону:

— Этот твой знакомый, Бен Мартин, сказал «Бакленд».

— И что?

— Ты ж говорил, что родом из Флитвика.

— Ну так Бакленд недалеко от Флитвика. — Джон перевернул вверх дном котелок, стоявший на столе, и внимательно осмотрел на предмет копоти.

— Что значит «вся деревня предалась дьяволу»? — не отставал Филип.

— Просто предалась, и все.

Филип ненадолго задумался.

— Ты, небось, и с Джошем Пейлвиком не ездил?

Джон поднял глаза:

— А?

Какая, собственно, разница, как он оказался в усадьбе? Обычно веселое лицо Филипа мрачно хмурилось.

— Ты мне соврал, — обличительно сказал он.

— Соврал?

— Кто показал тебе кухни? — сердито осведомился Филип.

— Я не просил тебя ничего мне показывать! — огрызнулся Джон.

— «Меня возьмут в услужение» — вот твои слова. Ну как же, Джон Сатурналл со своим знаменитым нюхом. Здесь ты тоже соврал, да?

Гнев закипел в груди Джона, кровь бросилась в лицо.

— Нас выгнали из дому, ясно? Мою мать объявили ведьмой. Нашу хижину спалили. Священник заплатил Джошу, чтобы он взял меня с собой. Теперь доволен?

Но Филип потряс головой:

— Что это? Новая выдумка?

— Не хочешь — не верь, — отрезал Джон. — Мне все равно.

— Конечно, все равно, — окончательно разозлился Филип. — Теперь тебе Филип Элстерстрит не нужен, да? Тебе вообще никто не нужен.

Джон стиснул кулаки. Внезапно ему стало наплевать, что о нем думает Филип.

— Вот именно, — выпалил он. — Мне никто не нужен.

Они скоблили огромные блюда и скребли котелки. Сваливали миски с подносов в лохани, потом вытаскивали оттуда. Они ели за одним столом, умывались из одного ведра на хозяйственном дворе и спали на одном тюфяке в окружении других поварят. Но все это они делали в молчании, тяжелом, как кожаный полог при входе в кухни. Со дня ссоры мальчики не перемолвились ни словом.

Джон обменивался приветствиями с Альфом и Адамом Локьером, перекидывался шутками с Финеасом Кампеном и Джедом Скантлбери, желал доброго утра близнецам Джингеллам и Питеру Перзу. Коук и его приспешники насмешливо ухмылялись при встрече с ними. Но Филип безмолвствовал, как мальчик-цапля, и, когда по воскресеньям днем они оставались наедине в тихой судомойне, секунды текли медленно, как комковатая овсянка с разливательной ложки Фелпса. Филип сидел на полу. Джон опирался на каменную раковину, барабаня пальцами по бортикам, и пристально изучал потолок. Из открытого окна веяло ароматами Розового сада. Тягостное упрямое молчание нарушали лишь отдаленные крики других ребят, резвящихся на лугу внизу. На третье скучное воскресенье снаружи донеслось цоканье каблуков по мощеной дорожке. Глянув в окно, Джон увидел пару коричневых дамских башмачков и коричневую юбку над ними. Немного погодя к коричневым башмачкам присоединилась пара черных, начищенных до блеска. Над нарядной обувкой висел темно-зеленый подол, по краю расшитый красным узором.

— …Но, может, он красивый, — говорил девчачий голос. — Может, он просто душка.

Это Джемма, подумал Джон. А другая, наверное…

Впрочем, личность другой девочки не вызывала сомнений.

— Конечно, пастухи бывают и красивые, — ответил капризный голос. — Но чаще всего у них башмаки испачканы в навозе, а во рту соломинка.

— Пирс Кэллок не пастух, — возразила Джемма. — Он сын графа. Сэра Гектора, лорда Форэма и Артуа. Джинни слышала, как мистер Паунси говорил миссис Поул. В следующем году Пирс достигнет совершеннолетия. Он бывал при дворе.

— При дворе? — В голосе Лукреции послышалось любопытство.

— И он прекрасный наездник, — продолжала Джемма. — Может потягаться с любым в поместье своего отца, так говорил мистер Паунси.

— То есть получается… — Лукреция качнулась взад-вперед на каблуках, — он уже почти мужчина?

Джон почувствовал, как к горлу поднимается пузырь смеха, и с усилием загнал его обратно внутрь.