Читаем Пир Джона Сатурналла полностью

— Вот ларь с золой, — тусклым голосом заговорил Стоун. — Зола растворяет жир. Стол — для грязной посуды. Лохани — для мытья. Ящик с песком — для чистки. Подвесная водяная труба — для набора воды. — Стоун повернул круглую голову к окошкам, выходившим в сад на уровне земли. — Некоторые думают, что могут брать нашу воду. Один садовник по имени Мотт. — В голосе мистера Стоуна послышалось что-то, отдаленно напоминающее раздражение. — Так вот, он ошибается. — Старший судомой хлопнул ладонью по бортику ближайшей лохани и вручил каждому мальчику по деревянной лопатке. — Скребки, чтоб отскабливать.

— А мы надолго здесь, мистер Стоун? — спросил Филип.

— Это решать мастеру Сковеллу.

Филип и Джон едва доставали до дна глубокой лохани, сколоченной из вязовых досок. Внутренние стенки были сплошь покрыты бугристыми наростами желтого жира и наплывами застывшего сала, на дне пупырчатой массой лежали комья пищи, схваченные желто-бурой коркой.

Мальчики выгребли добрых полведра жира ко времени, когда в помещение гуськом вошли судомои — угрюмые мужчины в заляпанных сальными пятнами куртках, все до одного молчаливые, как мистер Стоун. Из кухни мистера Банса доносились крики, стук ножей, звон котлов и сковород. Работники судомойни опустили один конец подвесного деревянного желоба, и из него хлынула вода. Они наполовину наполнили пустые лохани и бросили в каждую по лопатке золы. Потом застыли на своих местах, словно собираясь с силами. Джон выглянул в подсобную и увидел Альфа, с трудом поднимающего чан с водой. Позади него мистер Банс нарезал кубиками брюкву, нож с бешеной скоростью стучал по разделочной доске. Через арочный проход в кухню вошел слуга с большим деревянным подносом, на котором высились три шаткие башни тускло-серых мисок, и направился к судомойне.

— Ага, началось, — пробормотал у Джона за спиной Филип.

Они взяли свои скребки.

— И пошевеливайтесь! — гаркнул один из судомоев. — Иначе будем запаздывать!

Подавальщики Квиллера входили один за другим — у каждого в руках поднос, на каждом подносе по три высоченных стопки мисок, каждая миска измазана подсохшей овсянкой. Мужчины составляли грязную посуду на длинный стол, где Филип и Джон набрасывались на нее со своими деревянными лопаточками и отскребали, отскабливали клейкие ошметки от оловянных плошек, которые потом толчком переправляли по столу к работникам, стоящим у первой лохани. Альф, кряхтя от натуги, таскал в судомойню чаны с горячей водой, но после первого обмена приветствиями у Филипа и Джона не хватало ни времени, чтобы к нему повернуться, ни дыхания, чтобы произнести хоть одно слово сверх невнятного хмыканья. Судомои опускали руки по локоть в лохани и терли, мыли, полоскали, прерываясь для того лишь, чтобы выкрикнуть: «Слить помои!» — и выдернуть затычки. Тогда мутная вода, загустевшая от жира и золы, потоками разливалась по полу и поднималась мальчикам по щиколотку, прежде чем стекала, закручиваясь воронкой, в сливное отверстие в углу помещения. Потом один конец подвесной деревянной трубы опять опускался, и лохани наполнялись чистой водой. Филип и Джон трясли ногами, стряхивая с башмаков вонючую серую жижу, и вновь набрасывались со своими скребками на стопки грязной посуды, изничтожая одну за другой, проворно пересылая миски к лоханям.

Но чем быстрее мальчики работали, тем быстрее прибывали измазанные скользкой овсянкой плошки. Как ни старались они, как ни пыхтели, как ни потели, гора посуды становилась все выше и выше. Скоро она уже нависала над ними и, невзирая на все их усилия, продолжала неумолимо разрастаться вверх и в стороны. В конце концов на столе осталась лишь узкая полоска свободного места, где мальчики торопливо хватали, скребли и скидывали миски в серую воду, покрытую хлопьями пены. Неустойчивая груда грязной посуды грозила в любой момент обрушиться на них. Если трудиться не покладая рук, повторял себе Джон, мы одолеем это дело… Но вскоре в судомойню притащили первые котлы.

Они сдались, впоследствии признал Джон. Они с Филипом продолжали скрести и скоблить, но битва была проиграна: котлы их доконали. Затем в сражение вступил мистер Стоун.

— Не поспеваете, — неодобрительно буркнул он, забирая у Джона скребок. — А ну поправь вон ту стопку, иначе рухнет сейчас.

Старший судомой взялся за работу. Его крупное, неестественно прямое тело ритмично поворачивалось от стола к лоханям и обратно. Он очищал и отталкивал в сторону миски мерными, выверенными движениями. Мужчина словно и не торопился вовсе, однако гора грязной посуды уменьшалась на глазах. Наконец, когда на столе осталась лишь символическая стопка тарелок да десятигалонный соусный котел с бледным ободком жира на стенках, мистер Стоун отступил назад. Филип с Джоном завершили работу и, шатаясь от усталости, вышли в подсобную кухню, чтобы съесть свой завтрак.

— Нужно выбираться из судомойни, — промычал Филип, запихивая в рот ложку холодной овсянки.

— Дальше будет лучше, — сказал Джон.


Но дальше стало хуже.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза