«Пир – это лучший образ счастья». Образы трапезы в богословии и культуре

Они ему сказали, что ходили в Киев Богу молиться и чтоб им души спасти, и оный старик Михаило говорил им, что-де можно души спасти и в Москве, к тому ж ходили б они в церковь Божию и слушали святого Евангелия, а всякое б слово делом исполняли, и что есть в Москве учитель, который живет на Вшивой горке[104].

Другой пример восприятия христовщины современниками мы видим в показаниях монаха Иосафа Семенова. Он рассказывает, что искал учение, которое привело бы его к спасению, и перед тем, как узнал о христовщине, собирался в Керженские леса к староверам, которые, как он слышал, «в Керженских лесах живут и для спасения своего трудятся»[105]. Христовщина показалась ему достойной альтернативой керженцам.

Воссоздавая учение христоверов, можно говорить о следующих составных частях этого пути:

– сохранении старой молитвенной практики (двоеперстия и дораскольного варианта Исусовой молитвы «Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас»),

– проповеди аскезы (молитв по ночам, отказа от спиртных напитков, запрета на сексуальные отношения),

– призыва к соблюдению заповедей Господних (не красть, не лгать, не лжесвидетельствовать, не предюбодействовать),

– противопоставлении христоверов традиционной культуре (отказ от матерной брани, позднее дополненный требованием не посещать крестины и свадьбы, народные гулянья и т. д.),

– интерпретации экстатического опыта (в том числе пророчеств) в категориях действия Святого Духа.

Христоверы считали, что, если соблюдать все эти правила, можно получить спасение и избавиться от вечных мук.

Известно, что одним из лидеров московской общины христоверов в период с 1713 по 1732 годы был Прокопий Данилович Лупкин (именно об этом московском «учителе» говорит старик Михайло братьям Платоновым). Он упоминается в материалах следственного дела Угличского духовного приказа «О пойманных в Угличе в 1716 году еретиках», которые были частично опубликованы И. Г. Айвазовым в «Миссионерском обозрении» в 1916 году[106], в 1985 году Ю. Клэй опубликовал тексты повторно с незначительными исправлениями[107]. Оригинал дела хранится в фонде Канцелярии Синода Российского государственного исторического архива[108]. Кроме того, история Лупкина представлена несколькими фрагментами из допросов проходящих по делу «о квакерской ереси» 1733 года: в частности, допросов Ивана Ильина, Никиты Сахарникова, Лаврентия Ипполитова и монаха Иоасафа Михайлова, а также материалами из фонда «Московской конторы Синода»[109], в которых повествуется о его «посмертной участи».

Прокопий Лупкин был отставным стрельцом, уволенным со службы по причине «падучей болезни», эпилепсии. В Москву приехал не раньше 1713 года и только в 1717 году нашел постоянное пристанище «на Москве в Нижних Садовниках у крестьянина боярина Бориса Петровича Шереметева на постоинном дворе», где «промышлял лошадьми»[110].

Лупкин был участником двух Азовских походов, прожил в Азове два года, а после царского указа о роспуске гарнизона записался в Нижний Новгород, откуда и переехал в Москву.

В документах Лупкин фигурирует как «отставной стрелец», «посацкий человек», «купецкий человек», «квартирмейстер». Он торговал в Москве в масляной лавке, а на ежегодных ярмарках продавал холсты.

В Москве Прокопия Лупкина считали человеком щедрым и милостивым. Об этом свидетельствует, в частности, рассказ монаха Богоявленской пустыни, что на Учме, Иосафа Михаилова (рожденного в 1696 году и по обету для исцеления от «ножной болезни» постриженного в Учемском монастыре):