Пир князя Владимира

Сперва на берег спустились придворные, священники в светлых одеяниях и монахи в черных рясах, чиновники, украшенные всевозможными знаками отличия и орденами, писари с чернильницами за поясом.

После них, пройдя между почтительно расступавшейся толпой, рабы пронесли крытые носилки, с задернутыми занавесками из шитой золотом ткани цвета морской воды, словно покрывавшей носилки волной. Быстро войдя за городские стены, они поспешили во дворец.

Никто не видел, кто находится в носилках, но все это знали. К Владимиру прибыла невеста.

Если бы ее кто-то увидел, то мог бы спросить, что она держит в руке. Свиток. Картину. Ту самую, что русский князь послал ей с посланниками. Именно из-за нее она перестала плакать и принялась собираться в дорогу. На картине было изображено все.

Она привезла ее с собой, чтобы повесить в своей новой, брачной, опочивальне, она была уверена, что изображенный на картине мужчина – ее жених, поскольку у женщины с картины было ее лицо, лицо Анны.

Рабы долго переносили с судна и размещали на берегу сундуки, огромные кувшины, тяжелые тюки и всевозможные подарки византийских василевсов русскому князю.

Несколько священников из Киева, попавших сюда с княжеским войском, приблизились к священникам византийским и вступили с ними в беседу.

Это был первый шаг, после чего гости смешались с хозяевами.

В воздухе витало оживление. Дыхание приближающихся перемен приводило в движение людей на берегу, они шумели и громко смеялись, пока не пришло время проводить гостей на покой.

* * *

– В носилках спрятали. Что ж, какая есть, такая есть, отступать некуда.

Не помогла мне ледяная вода.

А вдруг это смерть ко мне приближается?

Все от меня на расстоянии вытянутой руки – царевна, Царьград… Этот день должен бы быть светлым, победоносным. Знахарка сказала, что меня испортили, сглазили. От ее бормотания чары должны были исчезнуть! Она и этот жрец, который вечно появляется, когда его никто не звал, а сейчас его нет нигде, если они не исцелят мое зрение…

Страх. Да, теперь я знаю, каково тем, кто всегда живет во тьме, без зрения. Словно и не на этом свете.

Мир теней. Может быть, я приближаюсь к христианскому пеклу? Это не больно, просто все исчезает, я остаюсь один…

Сбили меня с толку. Столько богов, и наши, и чужие, и никто из них сейчас не хочет даже взглянуть на меня…

– Смотри сердцем и увидишь. Глаза тебе мешают, обманывают тебя, не дают познать истину. Потому и темно у тебя в глазах, чтобы ты обрел зрение на свету.

* * *

– Смотреть сердцем и из безвидения выбраться. Обрести зрение на свету. Свет? В ту ночь он меня ослепил, я отводил взгляд, а сейчас меня душит мрак. Может быть, не нужно было отводить взгляд.

– Верь в Бога живого, Бога истинного.

– Не вижу тебя, но знаю, что ты рядом. Ты Андрей, рыбак, который служит своему Богу. Скажи, почему я страдаю?

– Люби брата своего как самого себя.

– Нет крови братьев моих на руках моих. Олег погиб от несчастного случая, спасаясь от Ярополка, Ярополка убили без моего ведома.

– Бог всем судья, всем будет дано по его справедливости.

– Выведи меня из тьмы…

* * *

Все бело. Это крест, который я отвергал, светится тремя лучами. Неужели нужно было ослепнуть, чтобы прозреть?

18

Князь потребовал, чтобы киевские священники, а почти все они были болгары, которые с войском по своей воле в поход двинулись, были рядом с епископом херсонесским и попами, прибывшими из Византии. И на Руси есть христианская церковь, слабая, но она наберет силу, так же как и княжество русское.

Косо поглядывали греческие попы на киевских, но деваться им было некуда.

Крестился он в церкви Святого Василия, именем Василий.

– Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого.

Белое перо, прилетев откуда-то, упало на воду.

Владимир, чтобы не нарушать священнодействие, едва заметным быстрым движением схватил его и сжал в ладони.

Солнечный луч, пробившись сквозь какое-то отверстие в крыше, упал на лицо князя. Он ответил улыбкой.

Когда солнце, проникнув через крышу сеновала, приветствовало его приход в мир, он улыбнулся в первый раз невинной улыбкой новорожденного.

Сейчас он улыбался блаженной улыбкой заново рожденного.

* * *

Он жарко любил Русь, землю русскую и народ. Кого бы он ни любил – всегда всем сердцем. Если скакал на коне, из-под копыт искры летели.

Куда бы войско ни повел, путь сам стелился ему под ноги.

В бою копья мечом рубил.

Когда пел, то во весь голос.

Поднимал чашу, полную до краев, и выпивал залпом.

Любой кусок был ему слаще, если делил его с другом.

Женщины такой не было, чтобы его отвергла.

Ни один друг его не предал.

Богам молился рьяно и жертвами им честь воздавал.

Вера – это потребность, возвышенное смирение души, страшащейся вечности. Конечность и крайняя мистерия смерти поставили перед ним вопросы.

И он нашел ответ: «Не ищи веры, просто верь!»