Пир мудрецов

34. Между тем прислуга стала разносить умащения в алебастровых и золотых сосудах, и кто-то щедро намазал одним из них лицо задремавшему за столом Кинульку. Очнувшись и еще не придя в себя, он [d] закричал: "Геракл великий, что это значит? Подойдите же кто-нибудь вытереть мне лицо от этих ваших шуток! Или вы забыли, что говорит Сократ в "Пире" милого Ксенофонта [II.2]: "- Клянусь Зевсом, Каллий, ты прекрасно угощаешь нас! И обед ты нам подал безукоризненный, и для зрения и слуха нам представляешь наилучшие развлечения! - А что, если принести еще и мирры, чтобы пир был и для обоняния? - Вот этого [e] не надо, сказал Сократ. Как есть иная одежда для женщин, иная для мужчин, так и запах хорош иной для женщин, иной для мужчин. Ведь мужчина для мужчины никогда не станет мазаться миррою, да и женщинам, особенно новобрачным, как жене нашего Никерата или жене Критобула, к чему эта мирра? Они и так хорошо пахнут. Для них запах масла наших гимнасиев приятнее благовоний, если он есть, и желанней, если его нет. От душистого масла и раб, и свободный сразу пахнут одинаково; [f] а для запаха от трудов, достойных свободного человека, нужны добрые усилия и нужно долгое время, чтобы этот запах стал приятен и благороден". Точно так и дивный Хрисипп говорит, имя свое "мирра" носит из-за того, что ее получение связано с массой напрасных трудов (μόρος) и многих тягостей. Лакедемоняне даже изгоняют из Спарты изготовителей благовоний, за то, что те зря изводят оливковое масло, и красильщиков (687) шерсти за то, что те портят ее белизну. И мудрый Солон в своих законах запретил мужчинам торговать благовониями.

35. "А нынче, - пишет Клеарх в третьей книге "Об образе жизни" [FHG.II.304; ср.: 568a-d], - не только благовония, но и румяна пошли в ход с такими излишествами, что мужчины совсем обабились и отбились от рук. Неужели вы думаете, что роскошь без добродетели может быть изящна? А вот Сапфо, истинная женщина и поэтесса, постеснялась отделить нежное от истинно красивого, когда писала [PLG.4 III. 115]:

[b] Я негу люблю:

блеск, красота,

словно сияние солнца,

Чаруют меня...

- ясно, что здесь желание жить у нее вызывает сочетание блеска с красотой, а они в равной степени свойственны добродетели. Живописец Паррасий (ср. 543с), хотя и роскошествовал сверх меры своего художнического положения и своим уделом свободного человека упивался из кистей, {135} как из чаш, на словах, однако, не забывал о добродетели и над всеми своими линдскими картинами надписывал:

{135 ...из кистей... — Точнее, стилей рисовальщика в технике энкаустики, имевших сходство со стопками.}

Неге приверженный муж, но доблести чтущий исполнил.

Это Паррасий.

Какой-то остроумец, вознегодовав на него за то, вероятно, что он марает негу и красоту добродетели, грубо отдавая роскошеству все, что подарил [с] ему случай, переправил [начало стиха] на "кубкам приверженный муж". И все-таки он заслуживает снисхождения за то, что воздавал честь добродетели". Так пишет Клеарх. А поэт Софокл в "Суде [Париса]" [TGF2. 209] изображает Афродиту как богиню наслаждения, умащенную миррой и с зеркалом в руках, Афину же - как богиню разума и мудрости, умащенную оливковым маслом и соревнующую в гимнасии".

36. На эти слова отозвался Масурий: "Милейший мой! Неужели [d] ты не знаешь, что ощущения нашего мозга приятными запахами утишаются и даже лечатся? Об этом и Алексид пишет в "Заблудшей" [Коcк.II.368; 46а]:

Дать мозгу напитаться добрым запахом -

Залог здоровья.

И отважный, даже буйный поэт Алкей сказал [PLG4. III. 162]:

И на грудь струей благовонной лейте

Сладкое миро!

[е] И мудрый Анакреонт [PLG4. III.257]:

Отчего ты бежишь,

миррой натерши грудь,

как свирель, пустую?

Мирру он указывает втирать в грудь, потому что в груди сердце, и оно, видимо, успокаивается от благовония. Так делали не просто потому, что с груди сладкий запах естественно возносится вверх, к ноздрям, но и потому что думали, будто душа гнездится прямо в сердце, как учили [f] врачи Праксагор и Филотим [Wellmann 122-123]. И Гомер говорит [Од.ХХ.17]:

В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу.

И [Од.ХХ.13]:

Сердце же злилось в груди...

И [Ил.ХХ.17]:

Даже у Гектора сердце в могучей груди задрожало.

Все это значит, что в груди находится властная часть души: потому-то в (688) волнении страха сердце и бьется заметнее. И гомеровский Агамемнон говорит [Ил.Х.93]:

Так за ахеян страшуся я: дух мой не в силах

Твердость свою сохранять, но волнуется; сердце из персей

Вырваться хочет, и ноги мои подо мною трепещут!

И у Софокла женщины, освободясь от страха, говорят [TGF2. 297]:

Дочерь Страха

Больше не резвится в моей душе.

У Анаксандрида же взволнованный человек говорит [Kock.II. 160]:

[b] О сердце подлое!

Всегда одно ты в теле радо бедствиям:

Завидишь мои испуг и в пляс пускаешься.