Пир на закате солнца

Возле Старой колоннады, мимо которой лежал путь Андрея Угарова, разговаривали две женщины. Одна в форме работника музея-усадьбы, вторая – полная, с крашеными светлыми волосами, в спортивном костюме салатового цвета, туго обтягивающем ее увесистые телеса.

– Нет, Зой. – Блондинка (это была Надежда Макаровна – домработница Москалевых) покачала головой. – Вроде не помнит ничего. Может, и не помнит, а может, и того… пацан хитрый, себе на уме. Мать-то, Регина, за эти дни с лица почернела вся. Думали-то бог знает что уже, милицию всю отец на ноги поднял. А его куда-то носило, видите ли… где-то путешествовал… Мать с отцом спрашивают: где ты был? Молчит. «Не помню, не знаю». Разве это разговор? И какая муха его укусила? Чего ему дома недоставало, ведь все для него, все, что только захочет.

– А может, у него и правда эта, как ее… амнезия, потеря памяти? – с любопытством спросила подруга Надежды Макаровны.

– Ой, Зой, кто его знает… Врачи, может, поймут, хотя врачам-то тоже доверять сейчас… Какой-то чудной стал, я тогда еще заметила, как вернулись они в субботу. Пришел ко мне вечером на кухню. И раньше заходил, что-нибудь вкусное из холодильника возьмет или у меня пирожка попросит, карамельку цап из вазы. И сразу к себе наверх в комнату в компьютер свой играть. А тут пришел, и ничего. Стоит молча… Я обернулась, гладила я, ну и неприятно, когда кто-то за спиной у тебя торчит, пялится. «Чего тебе, спрашиваю?» Он только плечами пожал. А глаза круглые, как у кошки, смотрит так… Дети-то и понятия о таких взглядах иметь не должны, не всякий мужик умеет взглядом этак тебя всю… Веришь, смутилась я, в жар меня бросило. И сказать не знаю что. Вроде ведь и не было ничего такого. Он повернулся и вон из кухни. А на следующий день из дома сбежал. Где-то таскался, потом вернулся и, представляешь себе, не домой, не к родителям пришел, а к Кусковым ночью – их младшенькая вроде как подружка его школьная. Они и позвонили.

– Возраст, может? Растут они сейчас быстро, акселерация, потом видят всякое разное, все замечают, ну и отражается… мальчишки ж. Такой поток информации сейчас, тут и у взрослого мозги задымятся. Разве мы с тобой, Надь, когда в школе учились, имели столько информации? Нет, а на них все это рекой льется.

– Уж и не знаю, как оно теперь будет в семье-то у генерала моего. – Надежда Макаровна вздохнула. – Вроде привыкла я уже к ним, люди неплохие, хозяйка эта Регина – ничего баба, простая, не склочная, не капризная. Но если тронулся у них сынок, если сдвиг у него по фазе, то мне уж как-то и неохота там находиться. Еще случится что, не дай бог, в их отсутствие, а я потом отвечай. И так вон в милицию тягали – что да как, сто вопросов, сто ответов. Я, знаешь, этого не люблю, мне работа нужна спокойная, без суеты. А с сумасшедшим-то хлопот не оберешься. Может, это у него какая-нибудь шизофрения? Я читала, что такие болезни душевные, они как раз в переходный возраст дают о себе знать. Работу по дому я себе всегда найду, не здесь, в Архангельском, так на Рублевке, так что… Не знаю, погляжу несколько деньков и, если что, уйду.

– Ну и правильно, такие, как ты, умелые, старательные, на дороге не валяются, тут вон сколько коттеджей понастроили – всегда устроишься, еще и платить больше будут.

– Ну ладно, подружка, поболтали, пора мне домой. – Надежда Макаровна подняла стоявшую у ее ног хозяйственную сумку.

Андрей Угаров видел, как женщины расстались, и нескладная толстуха в салатовом костюме двинулась вдоль колоннады. О чем они говорили, эти бабы? Он слышал, но не понял ни слова из их болтовни. Да это и не важно… Самое интересное было в том, что он НЕ УШЕЛ. Брел мимо и отчего-то задержался – чуть поодаль от колоннады даже сел на скамейку. Женские голоса… Они сливались.

Вечерело, в парке было сыро, и кажется, снова пойдет дождь, успевший уже так надоесть за эти дни. В разрыве облаков на горизонте на короткое мгновение показалось солнце – круглое, как апельсин. Парк залило волной оранжевого света, слишком резкого для глаз. Все линии, все очертания расплылись, предметы потеряли форму, английский газон, покрытый свежей майской травой, как будто выгорел, выцвел. Стена деревьев, белые пятна статуй. Но тут свет заката померк, и все стало прежним.

Подруга Зоя смотрела, как Надежда Макаровна неспешно, вразвалочку ковыляет по аллее. Вот она свернула направо, скрывшись за шпалерами паркового розария. Следом за ней туда свернул высокий незнакомец. Подруга Зоя хорошо его запомнила. Молодой, статный, но на тех, кто бегает тут в парке по вечерам трусцой, не похож. Птица другого полета.

Глава 16 Страх

Хотелось верить, что ВСЕ ПОЗАДИ. Регина Москалева готова была верить во что угодно, лишь бы только в их семье все стало как прежде. Ее сын был снова с ней, и это главное, а все остальное можно перетерпеть.

Как они с мужем вынесли все это – поиски, отчаяние, неизвестность? О том, что Данила нашелся, им сообщили ночью. И ночь эта стала самой счастливой, почти святой.