Пир стервятников

Нет, хотел сказать он. Я пришел лишь чтобы сказать, что долг велит мне уйти. Но, увидев ее при свечах, он утратил дар речи. Горло словно дорнийским песком засыпали. Он стоял молча, впивая глазами ее тело – ложбинку на шее, полные спелые груди с большими темными сосками, восхитительный изгиб талии и бедер. Потом, сам не зная как, он уже обнимал ее, а она снимала с него одежду. Добравшись до нижней туники, она разорвала ее до пупа, но Арис это едва заметил. Он гладил ее кожу, теплую, как песок, спекшийся на дорнийском солнце. Приподняв ей голову, он нашел ее губы. Она приоткрыла рот, и ее груди легли ему в ладони. Большие пальцы Ариса коснулись затвердевших сосков. От ее черных волос шел густой, земляной аромат орхидей, побудивший его напрячься почти до боли.

– Потрогай меня, сир, – прошептала она ему на ухо. Его рука скользнула ниже округлого живота, нащупав заветную влажную ложбинку среди черных завитков. – Да, вот здесь... – Она увлекла его за собой, уложила на кровать. – Еще, еще, рыцарь мой, милый мой белый рыцарь, еще, я хочу тебя. – Ее руки направили его внутрь, обвились вокруг пояса, притянули ближе. – Глубже... вот так. – Она обвила его ногами, крепкими, точно стальными. Ее ногти впивались в него при каждом его рывке, и наконец она закричала, выгнувшись под ним дугой. Ее пальцы стиснули его соски и держали, пока его семя изливалось в нее. Умереть бы сейчас, подумал рыцарь, и на дюжину ударов сердца растворился в блаженстве.

Но он не умер.

Его желание было глубоким и бескрайним, как море, но прилив схлынул, обнажив острые камни вины и стыда. Вода порой закрывает их, однако они всегда остаются на месте, черные и склизкие. Что ты делаешь здесь, рыцарь Королевской Гвардии? Задав себе этот вопрос, он скатился с женщины и растянулся на спине. Только сейчас он рассмотрел большую трещину через весь потолок, а на гобелене – Нимерию и десять тысяч ее кораблей. Если бы недавно в окно заглянул дракон, Арис не увидел бы ничего, кроме своей желанной – ее груди, ее лица, ее улыбки.

– Тут есть вино. – Ее рука легла ему на грудь, губы пощекотали шею. – Хочешь пить?

– Нет. – Он отодвинулся, сел на край постели. В комнате было жарко, но он дрожал.

– Как я тебя исцарапала. До крови.

От ее прикосновения он вздрогнул, как будто его опалило огнем, и встал.

– Не надо.

– Я могу помазать тебя бальзамом.

Жаль, что бальзам от стыда еще не придуман.

– Ничего. Простите меня, миледи. Я должен идти.

– Так скоро? – Ее грудной голос был создан для любовного шепота, губы – для поцелуев. Волосы струились по плечам, стекали на грудь такими же мягкими завитками, что курчавились у нее между ног. – Останься со мной на всю ночь. Я еще многому могу тебя научить.

– Я и так узнал от вас слишком много.

– И этот урок, насколько я видела, пришелся тебе по вкусу. Уж не к другой ли ты так спешишь? Назови мне ее, и мы сразимся за тебя на ножах, обнажив груди. Если она только не песчаная змейка. Тогда мы поделимся с ней – по-родственному.

– Вы же знаете, у меня нет другой женщины. Только... мой долг.

Она оперлась на локоть, блестя черными глазами.

– Знаю я эту суку. Между ног у нее сухо, как в пустыне, а поцелуи точно укусы. Пусть она нынче поспит одна, а ты оставайся.

– Мое место во дворце.

– С другой принцессой, – вздохнула она. – Ты заставляешь меня ревновать – мне кажется, ты ее любишь больше. Слишком она молода для тебя. Тебе нужна женщина, а не девочка... но я могу притвориться невинной, если это тебя волнует.

– Не надо так говорить. – Она дорнийка, в этом все дело. Это острая пища делает их такими, говорят в Просторе, – мужчин свирепыми, женщин распутными. Перец и заморские пряности горячат кровь, она тут не виновата. – Я люблю Мирцеллу как дочь. – Родной дочери у него быть не может, как и жены. Вместо них у него белый плащ. – И мы скоро уедем в Водные Сады.

– Уедете, – согласилась она, – хотя у отца все затягивается вчетверо дольше, чем следует. Если он располагает выехать завтра, жди отъезда через пару недель. Ты будешь одинок там, в Садах. И где твои галантные речи? Кто говорил, что хочет провести остаток жизни в моих объятиях?

– Я был пьян.

– Ты выпил всего три чаши вина. С водой.

– Меня опьянили вы. Вот уже десять лет... я ни к одной женщине не прикасался с тех пор, как надел белое. Я не знал, что такое любовь, но теперь... мне страшно.

– Что же страшит моего белого рыцаря?

– Я боюсь за свою честь. И за вашу.

– О своей чести я сама позабочусь. – Она медленно обвела пальцем сосок. – Как и о своих удовольствиях. Я давно уже взрослая.

Видеть ее на этой постели, с этой лукавой улыбкой, видеть, как она играет своими прелестями... у какой другой женщины можно найти такие крупные, такие чувствительные соски? Так и хочется впиться в них и сосать до изнеможения...

Он отвел глаза и нагнулся, чтобы взять с ковра нижнее белье.