Пир во время чумы: повести

Вот в Котуни случилась перестрелка, убили самого Кастро и еще троих боевиков, некоторые ушли из города, среди них были Юрий Косач и Петр Фистов. Перестрелку организовали воры, главный, Сапсан, Мефодий Сильверстович, на сходке держал речь, вбивал подельникам мысль: если никто работать не станет и город рассыплется, то мы тоже начнем дохнуть. И пусть люди вернутся и затихнут, работой обеспечим, а кто такой крутой вор, что ему работать западло, пускай ходит и с пустых палаток и нищих налог собирает. Торговцев на базаре не трогать, а то они больше не приедут и мы с голоду пухнуть начнем. Скоро выборы мэра города, следует поставить своего человека — Николая Николаевича Тишина. Он на икону деньги дал, человек понятный, сильный и справедливый.

В эти дни и пребывали в городе два сыщика-важняка, которые до сих пор не очень понимали, что им в таком захолустье делать, но своему начальнику верили и уперлись рогом.

Гуров хотел встретиться с Акулой, так как его портрет появился на заборах и столбах, предлог для встречи существовал серьезный.

Майор Шаров, начальник местной уголовки, отоспался, отъелся, надел купленные Станиславом вещи, не новые, но стильные, и даже прошел по центральной улице, приказал убрать мусор, набил какому-то хулигану морду, отправил его в околоток. Продефилировал по «бродвею» и Станислав в парадной милицейской форме.

Проехал в своем джипе Николай Тишин, рядом с ним сидели не «волкодавы» с автоматами, а Настя и Варвара Никитична, которая, как в сказке, скинула лет десять, стати же ей было не занимать.

Буквально за несколько дней город ожил, откуда-то донесся гитарный перебор, и пусть не шибко трезвый голос запел не блатнягу, а озорную солдатскую песню.

Николай высадил своих женщин у базара, сам поехал в мэрию узнать, какие бумаги нужны для второй линии лесопилки, и решить вопрос с налогами.

Стоило Насте с Варварой появиться на базаре, как народ расступился, остался на их пути лишь сверкающий погонами ментовский полковник, который громко возгласил:

— Здравствуйте, милые дамы! Привет из столицы и низкий поклон Николаю Николаевичу! — Станислав шутливо козырнул. — Разрешите сопровождать?

Женщины растерялись, а чей-то мужской, далеко не ласковый голос произнес:

— Пушку отымем, а морду набьем!

— До чего же нас, ментов, не любят! — Станислав развел руками. — Вот тебе, говоруну, — сыщик взглянул на оратора, — если бы ты руки вымыл, я бы разрешил сумки дамам поднести.

Кто-то рассмеялся, и обстановка разрядилась.

Встреча была отнюдь не случайной. Станислав утром позвонил Мефодию и сказал ему, что кандидату в мэры не мешало бы познакомиться с гостями из столицы, что такое приглашение передано было, но Николай Николаевич болел, откладывать знакомство неудобно. И если Мефодий Сильверстович, человек незаурядного ума, поспособствует знакомству, то господин Гуров будет ему премного благодарен.

— Красиво поешь, кенарь. А ты знаешь, кто такой мой крестник? — спросил Мефодий.

— Так на всех столбах написано, — удивился Станислав. — Но что было, быльем поросло. А господин Гуров, доподлинно известно, в детстве дрался до крови и даже яблоки из чужих садов воровал.

Мефодий смеялся редко, но тут сорвался, хохотал до колик, а затем сказал, что Николашка свою красулю с нянькой вывезет на базар, и время назвал, подумал и добавил:

— Только ты, кенарь, осторожнее будь, у людей оружия в достатке, да и просто ломом могут перекрестить.

— Я уже крещеный, Мефодий, — ответил Станислав. — Я о вас много слышал, а ежели вы своих дружков порасспрашиваете, то вам о полковниках Гурове и Крячко не только плохое расскажут.

— Успеха тебе, полковник, однако осторожней держись. — Мефодий хохотнул и положил трубку.

Станислав понимал: предупреждение не пустые слова, и, хотя Кастро схоронили и Акула сегодня держит власть, однако мир в городе не устоялся, и получить пулю легче легкого.

Он купил две розы, подарил растерявшимся женщинам, сказал, что отлучится ненадолго, и подошел к группе мужиков специфического вида. Сыщик быстро их рассортировал, расставил по ранжиру, выделил главаря — низкорослого мужичонку неопределенного возраста. Услышал, что того уважительно зовут Митрич, а не по кличке, смело подошел, поздоровался:

— Привет, люди, желаю здравствовать.

Люди молчали, смотрели недобро, косились на Митрича. Стас твердо знал: заговорил со стаей — не допускай перерывов, дави и пытайся рассмешить.

— А ты, Митрич, вижу, и не признал меня. — Он посмотрел в блеклые глаза старого вора. — А мы с тобой лет двадцать назад в Москве, на Петровке, беседовали. Я тогда, правда, в штатском был. Я еще тебе сказал: коли улыбнешься, с меня бутылка.

Мужики стояли молча, но на лицах появился интерес. Не каждый день мент-полковник с паханом так вольготно беседуют.