Пир во время чумы: повести

— Ты мужик умный, внимательный, только не по возрасту опытный. Улица не школа, улица выше любой академии, — сказал Гуров, понял, парень ответом недоволен, и добавил: — Суками зовут людей, которые сдают своих друзей. Тебе Акула друг? Ты с ним хлеб пополам ломал? Он тебе добро сделал? Так что к тебе такое слово не липнет.

Гуров хотел пожать парню руку, но решил, что слишком показушно выйдет, взлохматил ему волосы, сказал:

— Удачи, расти большой. — И пошел на половину Классика.

А Петр подхватил мешочек с пустыми бутылками, которые получил от Классика, и выкатился на улицу. Уже стемнело, высокая гнутая фигура отлепилась от забора, свистнула, позвала:

— Блоха!

— Здесь, Иван, туточки я, — отозвался Петр и подошел, сразу обратил внимание на обновки парня. — Ну ты прямо жених.

— Ага, завтра в церкву идем. — Иван пнул ногой мешок парня, бутылки звякнули. — Чего долго? О чем базар шел?

— Какой базар? — удивился Петр. — Мент утром на базаре упал, я его шмотки простирнул. Мне тарелку супа налили.

— Ясное дело, — согласился Иван. — Ты прибег, вскоре менты прикатили, старший мне на одежонку отстегнул, а бельишко грязное он с собой привез.

— Иван, ты чего? — Петр начал пятиться.

Иван с необъяснимой для его нескладной фигуры ловкостью и быстротой бросился к парнишке, схватил его за волосы, другой рукой вонзил шило под худую лопатку.

— Молодой, а такой хитрый, — тяжело переведя дух, сказал Иван, легко поднял маленькое тело, перевалил через соседский забор, бросил сверху мешочек с бутылками.

А в доме скандалил Сильвер:

— Одному судно подай, и он же норовит тебе в харю заехать! Другой, только дух перевели, голодать перестали, уже коньячком балуется, старину вспомнил! Ну и кореша у меня, Лев Иванович, на хромом черте в рай забраться хотят.

— Не бубни, ты мне еще сто грамм к ночи обязан, — сказал Колесников. — Забыл, падла хромая, как мы тебя с Николаем по косточкам собирали? Ты нам по гроб жизни обязан!

— Ты гроб-то сколоти да поставь. — Сильвер сплюнул. — Когда загнусь, не успеешь.

Станислав сидел с безучастным видом, будто глухонемой. Гуров не вытерпел:

— Ну, хватит, не пацаны! За четверть века могли выяснить, кто выше на стену писает! Капитан, если по делу, то тебе уже на ночь хватило бы и феназепамчика. Когда плохо, я вижу, а оклемался — терпи. Тебе завтра пекарню принимать. Составь смету на одну выпечку. Мука, сахар, масло, все ингредиенты. Я знаю, там и коньяк присутствует. Саша, — Гуров обратился к Сильверу, — деньги даю тебе, закупаете вместе, ты не отходишь, пока Капитан не закроет печи. Я не госбанк, лицо подотчетное.

— С божьим именем лгать грешно, Лев Иванович, — заметил безучастно Станислав.

— Грешно, что мы мальчишку в доме столько времени держали, — сказал неожиданно Гуров. — С Кулагиным я разговаривал совсем плохо. Столько ошибок, сколько я наделал за последние двое суток, приличному оперативнику на месяц хватит. Ребята, я по вашему аппарату сейчас в Москву позвоню. — Он положил на стол сто долларов. — Оплатите разговор, остальное вам на кормежку, пока с выпечкой не прокрутитесь.

— А расходы по смете? — прищурился Сильвер.

— Сначала смета, затем аванс. А ты, Классик, назначаешься главным по реставрации цирка. Ссуду возьмете в банке, я вопрос согласую. Только ты с коньячком не начинай, всю песню испортишь.

Классик закрыл глаза, молча кивнул. Гуров подвинул к себе телефон. Дозвонился не сразу. Наконец услышал знакомый голос:

— Здравствуй, Лева. Спасибо, что выкроил для старика время.

— Здравствуй, Петр. Я виноват, и значительно больше, чем ты думаешь, — ответил Гуров.

— И больше, чем догадываешься ты сам, — сказал Орлов. — Павел Кулагин в молодости был твоим приятелем. А сегодня он генерал чужого ведомства. Ты его завтра не жди, а готовься к неприятностям. Ты меня удивил, я считал, ты со своей доверчивостью давно расстался.

— Минуту, Петр. — Гуров лихорадочно пытался понять, что лишнего сказал Кулагину. — Они без моего звонка знали, где мы. Удалось захватить ликвидатора, выйти на организатора, от него прямой путь к заказчику.

— Дурак ты, братец. Одно дело знать, что человек карабкается по лестнице, совсем другое — выяснить, что завтра он уже ступит на крышу. Я сам виноват, ты неисправим, пятый десяток идет, а ты веришь в товарищество, взаимовыручку, иные мифы прошлого века. Твой Паша — чиновник, доложил по инстанции, ему наверняка ответили: мол, ничего не знаем и знать не хотим, сиди в Москве и не рыпайся. И тут на меня обрушилось с самого верха. Министр устранился, не царское это дело, а первый заместитель выдал прямым текстом. Я могу к тебе приехать только пенсионером. Да и то вряд ли, не выпустят из Москвы. Ты себя изолировал, никакой помощи не жди. Мой тебе приказ, совет, просьба, как тебе легче: все бросьте, уходите с другом любыми способами. Если понадобится, топайте ногами.

— Хорошо, Петр, я тебя понял, выполню. Вещественных доказательств у меня нет, а что я знал, уже забыл. Завтра двигаем на Москву, позвони нашим женщинам. Обнимаю.