Пирамида

Но завел Бойченко уголовное дело на мать Клименкина и Светлану за то, что они якобы склоняли к даче заведомо ложных показаний некоего Верина (бывшего эксперта-криминалиста) и его приятеля Тупицына, а также некую Бушминову. Позже я узнал, зачем ходили Татьяна Васильевна и Светлана к Бушминовой – дело в том, что та знала якобы железнодорожника, что сидел на мешках с картошкой на станции Мары 26 апреля 1970 года, – это был, конечно же, не Ичилов… Но ни Бушминова, ни тот железнодорожник не хотели дать показаний на суде, противоречащих тем, которые были нужны следствию. «Вы уедете к себе в Сибирь, а нам здесь жить», – так сказала Бушминова женщинам. А еще кто-то видел, как в ту ночь – ночь убийства – некий мужчина в женском платье перелезал через ограду на станции около туалета. Но и эти показания люди боялись дать – все уже видели, как проводится следствие и как ведет суд Наталья Гурьевна Милосердова. («А вы в частных, так сказать, беседах тоже небось сетуете, Наталья Гурьевна, на то, что люди нынче что-то перестали правду говорить?» – так и подмывало меня ей сказать. И сказал бы, если бы представилась такая возможность. «Небось тоже страдаете от человеческой лживости, от падения нравов? На партсобраниях, наверное, призываете быть принципиальными и бескомпромиссными. И слова вот эти – «Судьи независимы и подчиняются только закону», – может быть, даже в вашем кабинете на видном месте висят?»)

Да, чем дальше, тем больше представлялась мне самой страшной фигурой в деле Клименкина именно Милосердова. Ахатова, Абаева и даже Бойченко я, кажется, понял. Не осуждать их, конечно, нельзя. Но и понять все же можно. Главное – придать гласности их дела! Чтобы всем, а может быть, в какой-то степени и им самим, стала ясной их роль – роль бессовестных, бесчестных людей, использующих свое положение в корыстных целях. И все же каждый из них орудовал на своем небольшом участке, и никто из них не решал судьбы подсудимого окончательно. И Бойченко, я уверен, с таким же рвением доказывал бы невиновность Клименкина, если бы именно эта версия показалась ему выгодной…

Не то Милосердова.

Материалы трех предварительных следствий были у нее перед глазами. Властью, данной ей государством, она имела право вызвать и допросить любого свидетеля. Если даже прокурор Виктор Петрович поддерживал все-таки обвинение, что давало ему какое-то право только обвинять, то позиция Натальи Гурьевны была совершенно свободной. И обвинение, и защита, и расследование Бойченко, и протест Баринова, и жалобы Каспарова, и многочисленные жалобы самого Клименкина, его матери, невесты, отца, обоих Семеновых – все, все было перед ней. И сам Клименкин, и люди, собравшиеся в зале, именно от нее ждали восстановления справедливости. Чтобы не пошатнулась вера в закон.

«Судьи и народные заседатели независимы и подчиняются только закону» (Конституция СССР).

Закон олицетворяла Наталья Гурьевна. И торжества его ждали все. Пусть даже карающего, но справедливого.

Ашхабад

Улетал я из Мары солнечным, почти летним днем. Погода стала по-настоящему туркменской, и в двадцатых числах ноября, как здесь и положено, было около двадцати градусов тепла. На аэродром меня провожали Каспаров и Железнов.

Так получилось, что встречался я в Мары только с «положительными» героями истории – Каспаровым, Касиевым. И с «нейтральными» – Никитиной, а также с заведующим юридической консультацией, где работал адвокатом Ахатов до своего ареста. Ни со следователем Абаевым, ни с прокурором Джумаевым, ни с врачом Кадыровым я встречаться не стал – после прочтения дела было совершенно ясно, что они будут говорить и как. Да и времени немного осталось, а ведь большинство наиболее интересовавших меня героев жили в столице Туркмении, Ашхабаде. Хотя документы дела убедили меня больше даже, чем свидетельства очевидцев, однако я не отвергал и возможности, что «отрицательные» герои окажутся не такими уж и отрицательными. Их ведь тоже, наверное, можно понять. Во всяком случае, постараться.

«Ашхабад» в переводе с туркменского – место свидания влюбленных. Сейчас можно было только грустно улыбаться по этому поводу. Хотя город красивый – много зелени (в ноябре она, конечно, пожелтела и высохла), много хороших новых зданий, построенных после страшного землетрясения 1948 года.

Из аэропорта я тотчас направился в Верховный суд республики, где был принят заместителем председателя, так как сам председатель был на пленуме в Москве.

Владимир Васильевич Петухов говорил со мной вежливо и доброжелательно. Да, он помнил о деле Клименкина, еще бы! Чувствовалось, что он рад тому, что дело это наконец кончилось, они уж и не знали, как быть. Прокуратура очень упиралась, а то бы давно его прекратили, вся беда в прокуратуре. Очень много было упущено вначале, следствие проведено очень плохо, поэтому наверстать было практически невозможно. Дело-то оценочное, из-за этого вся сложность.