Пирамида Кецалькоатля

— Нить порвана! Мы были двое, а теперь — втроем мы, трое. О, удивительное таинство творенья! Сын мой, ты уже кто-то, ты — уже есть. И вознесем благодаренье Богу за то, что здесь ты, с нами. Всюду кровь! Пришел ты с муками и с кровью, и первый вздох твой обратился плачем. Теперь понятно: кровь соединяет страданья и любовь. Как пуповина, что отныне гниет в глуби земной. Ты сделан мною, ты — мое подобие. Ты соткан из волокон мук и страсти, счастья и слез. Ты скоро будешь у границы всех возможностей, для выбора любого силу возымеешь. Ты станешь указателем путей и мерою богатств и нищеты. Орлом ты станешь и змеею; в страданиях своих ты воплотишь Вселенной совесть, хохотом своим достоинство людей восславишь. Смех искони тебе присущ, как и свобода. Ты сумеешь петь, и голос собственный твой будет слышен в хоре Теутлампы. Я знаю час рожденья твоего, но мне неведомы глубины те, из коих появился ты, не знаю я, как сложится твоя судьба. Но ты пришел, как я. Как все пришли и приходили ранее и как придут потом по неизведанным дорогам поколений. И ты пойдешь, пока не изживешь себя, пойдешь при свете совести своей — своей и более ничьей, являющей собой предел того, чему нет края и конца. Она — одна, всего одна есть совесть у тебя, и ты один и неделим. Ты — уже кто-то! Ты жив, живешь, сын мой! Ты плачешь, и я плачу с тобою вместе!

Народ не знал дитя, не видел мать. Слыхали только люди: Кецалькоатль заточен навеки, к восстанию звал он чичимеков, нарушил твердые порядки Тулы, помог врагам. А ровно через год после рожденья мальчика жар небывалый стал землю иссушать. В году том не было ветров, которые несут с собой дожди, и гибнул урожай без капли влаги.

— Ветер не мог расчистить путь дождю, — вздыхали землепашцы.

— Все потому, что не пришел Кецалькоатль в пернатой мантии взглянуть, как мы возделываем землю.

И стали люди говорить, что ливень тоже в заточении, как золотистый сын Кецалькоатля.

Однако в эту пору жизнь не давала повода для недовольства. В житницах еще не истощились давние запасы, Тула жила спокойно и богато. Чтобы отвлечь внимание народа, Топильцин предпринимал военные походы все дальше в глубь чужих земель. Оттуда пищу приносили и приводили пленных. Строили огромные дома вождям строптивым, их души в том успокоение и радость находили.

На следующий год дождей почти совсем не выпадало. Водохранилища стояли без воды: она давненько растеклась без пользы всякой по замшелым и запущенным каналам. Однако неохватные богатства Тулы и дальше походы воинов спасали положенье: нужды не ощущалось. Но при этом упорные ходили слухи, особенно среди Тольтеков-земледельцев, что в заточении с ребенком, похожим на маисовый початок, находится и ливень. Год за годом все тяжелее становилось, и началось для Тулы лихолетье. Не только кончились припасы, соседние народы, тоже страдавшие от мора, к границам Тулы шли искать спасенья, и приходилось воинам-Тольтекам в нередкие вступать бои. Уже бродили чичимеки по землям Тулы, воинство ее в сраженьях сильно поредело.

На год шестой совсем Тольтекам стало худо. Никто не верил в Топильцина, у власти он лишь тем держался, что знати потакал и щедрые дары давал военачальникам. Но сытых и довольных было мало, а неимущих стало много. Злость и ропот грозили вылиться в восстание. Возглавил недовольных Уэмак, он Топильцину возражал и требовал раздела полного и справедливого запасов, хотел, чтобы просили пленного Кецалькоатля вернуться в Тулу и опять вести ее к благополучию.

Беда пришла на год седьмой.

Отчаявшийся Топильцин, покинутый войсками, утративший былую власть, послал за колдунами, некогда ушедшими на север: он хотел просить у них совета. Ночью тихой посланцы возвратились с колдунами. Те пришли в звериных шкурах, без украшений жреческих, лохматые, оборванные, в струпьях. Сразу надменно молвили:

— Велел призвать ты нас. Не знаем мы, зачем нас хочет видеть военачальник Топильцин, сын Змея, злого духа, который волшебством своим убил обычаи народа, построил пышные хоромы, чтобы там нежились сыны земли, которые Тольтеками теперь зовутся: они совсем забыли о богах, а ныне проявляют недовольство. Чего ты хочешь, Топильцин?

— Хочу дождя! Лишенья терпят наши люди и поднимают бунт. Вокруг меня враги, изменники. Как накормлю народ — верну порядок и спокойствие Туле.

— Ты попроси воды у своего Кецалькоатля!

— Не мой он! Если был, не будет! Он не в своем уме, хотел унизить Тулу. Сейчас он у меня в плену, с женой и малым сыном. Народ волнуется и требует его освобожденья. Толкуют, мол, плененье первенца, сынка белесого, как зреющий початок кукурузный, маису нашему расти мешает.

— Кецалькоатль народил детей? — спросили удивленно колдуны.

Один из них сказал:

— Вот почему так страшно гневаются боги!

— Поведай, Топильцин, чего от нас ты ждешь?

— Я жду дождя! Земля потрескалась, засохла. Жажда, голод, мрут люди. Станем скоро мы добычей легкой для вражеских племен. Хочу дождя! Я воин. Нет у меня волшебных сил. Мне нужно колдовство, и боги мне нужны: их можете умилостивить только вы.