Пирамида Кецалькоатля

— У нас бездождье тоже, — ответили они. — А это значит, что Тескатлипока в гневе. Все поклоняются Змее, забыли все Тескатлипоку, все, кроме нас: ему приносим жертвы мы в пещерах горных, неподступных.

— Что я могу? Что делать мне? — спросил их Топильцин.

Молчали долго колдуны, глаз не спуская с Топильцина. Забеспокоился военачальник.

— Нужна великая Тольтеков жертва. — Они сказали.

— Вам принесем любую! — Он ответил.

— Дай нам сына первородного Кецалькоатля!

— Да будет так! — сказал он с радостью.

— И охраняй в дороге нас! — потребовали колдуны.

Той же ночью сын-первенец Кецалькоатля похищен был и передан жрецам.

Никто и никогда не смог дознаться в Туле, куда пропал ребенок, светлый, как маис. Ходили слухи, что возродился он в Майабе, на землях Ица[25], где его чтили все и называли Ку-Куль-Кан[26]

А старая старуха поняла, что жить совсем ей расхотелось, и радовалась, что койотиха не умерла. Старуха призвала ее сама и с нею медленно ушла, иссохнув.

Кецалькоатль, услышав о пропаже сына, свою тюрьму покинул, и не отважился никто ему путь преградить. Так велика была его беда, что слов не находилось в утешенье и не нашлось ни у кого. Искал он мальчика, но тот как в море канул.

А дождь не шел. Напротив, сильные пожары пылали в Туле, угрожая ее с лица земли стереть. Тогда народ, Кецалькоатля снова увидав, стал слезно умолять его от кары страшной их избавить. Но он не слышал никого, а только кликал сына. Люди ходили с ним и тоже мальчика искали. Уэмак вместе с ними был. Толпа дошла до пышного дворца, жилища Топильцина.

— Отдай мне сына моего, — сказал Кецалькоатль, и его зычный голос дрогнул. — Отдай, и я свершу, что хочешь!

— Нет! Умри! — ответил тот и кинулся к Кецалькоатлю, но Уэмак успел встать между ними; люди ворвались во дворец, побили стражу.

— Прочь уйди! — рычал свирепо Топильцин.

— Верни детеныша! — кричал Уэмак.

— Нет у меня щенка проклятого, хозяина дождя. Отдал его Тескатлипоке я, чтобы вернуть благополучье Тулы! — злобно в ответ промолвил Топильцин.

Кецалькоатль выпрямился, кинулся орлом на Топильцина, и его пальцы змеями обвили горло недруга и начали душить. Все замерли. Но вдруг Кецалькоатль тело обмякшее отбросил от себя и громким шепотом сказал:

— Не так, не так, не так!

И вышел вместе с испуганной толпой из дома.

— Воды! Дождя! — просили люди.

— Мой сын! Где сын? — стонал Кецалькоатль.

— Дай воды! Дождя! — упрашивал народ. — Ведь наши дети гибнут, мрут от жажды, с голоду! Ведь наши сыновья такие же, как сын твой первородный!

Очнулся вдруг Кецалькоатль, услышав крик души народа, увидев слезы на глазах отцов сквозь собственные слезы. И, как когда-то ранее, как много лет тому назад, созвал людей и прежним голосом своим громоподобным так им сказал:

— Воды нет в Туле! Я не в силах помочь вам. Только веру могу я вашу укрепить. Я сына собственного отыскать не в силах. Но поддержу я вашу веру. Путь ветров и туч дождливых мне неведом. Не знаю я, как снова их сюда вернуть. Но сделаю я то, что должен сделать. Бог людям не позволил тучами повелевать. Полетом ветра, бегом вод не может человек распоряжаться. В силах я только вашу веру поддержать. Взойду на Пирамиду я, как Се-Акатль, и строгий пост там буду соблюдать, пока к нам не придут дожди или пока я не погибну.

Искусство дождь на землю привлекать мне не дано, не ведаю, как дверь открыть небесных хлябей, но я могу прибегнуть к умерщвленью плоти, когда ни разум, ни умение уже не в помощь будут мне.

Могу я собственное тело, чтобы призвать дожди, мучениям подвергнуть, смерти медлительной предать. Тольтеки, верьте! С вами я верю вместе. Иль небеса разверзнутся, или меня не будет! Одно из двух. Безумная затея. Но только так могу я поступить в беде своей, в своем бессилии. И верую.

Ни слова более не прибавив, торжественно взошел Кецалькоатль на Пирамиду и начал пост, который сорок дней он соблюдать зарекся.

А Топильцин уже не жаждал власти, той ее малой толики, что у него осталась. Почувствовав на горле когти смерти и услыхав ее жужжанье тусклое, он радость власти потерял.

— Я больше не хочу командовать, — сказал он. — Горек власти плод, когда приходит пораженье. Все забывается, добра народ не помнит и судит лишь последний, глупый шаг. Я не могу командовать. Не знаю я, что делать дальше.

Здесь сможет властвовать и править только тот, кто власть имеет над дождем, а мне такое не по силам. Дождь могут вызвать только боги. Я уже сделал все, что мог.

— Ты сделал преступление, — ему ответил Уэмак. — Ты уговор нарушил, предал нас по злодейски.

— Великая нам требовалась жертва, — промолвил тихо Топильцин.

— Себя ты в жертву не принес, ты жертвовал чужим страданьем. И не богов, а собственную злобу ублажал.

— Пусть так, — ответил Топильцин, — но я раскаянья не признаю. Ведь должен кто-то был за Тулу пострадать. И быть верховным управителем я больше не желаю!

— Да, Топильцин, вернее: ты не можешь! Ты уже мало значил, но даже малость эту взял у тебя Кецалькоатль. Все видели: он мог тебя убить, но сжалился.

— Да, это так. Я думаю, вожди должны собраться и решить, как надо поступить со мною.