Читаем Пирамида. Т.1 полностью

Все это время, как ни отворачивалась, Дуне никак не удавалось изгнать из поля зрения трагическую расфранченную куклу, о которой шел торг. Буквально по минутам могла бы назвать, что поделывает вверху, за балюстрадой, может быть, самая противоестественная пара, какая только случалась на свете. Очевидно, из-за дымковской неприспособленности к земному распорядку, а возможно — опасаясь очередной, ради краткости, проделки с его стороны, женщина сама вела расчет с официантом. Тот машинально кивал, не спуская озабоченных, чем-то обнадеженных глаз с ее спутника, в котором по странной подсказке сердца уже опознал героя тогдашних столичных слухов и догадок. Но, значит, сам Дымков вовсе не понимал ни своей эпохальной славы, ни тем более прощального значения ее вспышки перед погружением мира в беспросветный рационализм. Чуть оставшись наедине с собой, без стороннего присмотра, он враз утрачивал характер неистребимого весельчака, напротив — в его поведении проступало что-то от плененной, голенастой и долгоносой птицы, высматривающей лазейку для бегства, равно как в манере время от времени близоруко подносить к глазам пальцы угадывалась попытка постигнуть назначенье стеснительного, совсем ему не обязательного, все еще полностью не освоенного тела, бремя которого не вознаграждалось пока обычными вульгарными радостями бытия. Возможно также, то было временами мучащее всех нас воспоминанье невесть о чем! И значит, женщине были знакомы такие припадки, потому что наугад, не прерывая расчетов, протянула Дымкову зажигалку из сумки, и Дуне жалко было видеть, как он тотчас отдался любимой игрушке, как ребячливо улыбался возникавшему перед ним язычку пламени, освещавшего глубину его глазниц... Все чиркал и гасил, всякий раз нюхая пальцы: что-то здесь не совпадало с его представленьем о большом огне. За минуту перед тем, пестрый и забавный, всего лишь для нее шут гороховый, он снова показался Дуне заблудившимся ребенком. «Я здесь, взгляните на меня, совсем рядом...» — мысленно прокричала она, и Дымков тотчас безуспешно повертел головой, как и люди — при неполной пока глухоте силятся распознать происхождение звука. Таким — помнила его, когда по первому зову являлся к ней в мезонин, и теперь беспомощное неведение его показалось Дуне тяжким предзнаменованием.

В ту же минуту Дуне пришло в голову, подавив личные обиды, обратиться непосредственно к Дымкову за помощью, и таким образом остается предположить, что Дунин отказ добыть деньги впрямую предшествовал, если только не был причиной, решениям Шатаницкого на ходу перестроить расставленную западню.

— Итак? — спросил Сорокин.

— Нельзя... — с опущенными глазами твердо сказала Дуня. — Не хочу.

— И не боитесь, что кто-нибудь однажды помимо вас откроет вашу дверь?

— Никто не сможет войти туда без меня, — улыбнулась Дуня.

— Но почему, почему?

— Она нарисованная.

На таком повороте Сорокину полагалось бы оскорбленно подняться и уйти, но, значит, при сочетании благоприятствующих условий именно иррациональность поступающих к нам сведений становится источником самовоспламеняющейся веры — в силу до детскости простого прозрения, что дверь в неведомое должна отмыкаться таким же незаправдашним ключом. И вдруг, вопреки голосу служебного благоразумия режиссер Сорокин абсолютно уверовал в ее существование, причем вера его, по Тертуллиану, по меньшей мере учетверилась бы, кабы узнал вдобавок ее весьма странное местоположенье на замкнутой в себе колонне. Последовавший затем припадок начался кратковременным столбняком, после чего из самой его середки забубнил уже знакомый по прежним разам, жестяного тембра и без нижних частот, сдавленный голос, сопровождаемый серией томительных жестов и спазматических восклицаний в духе былых кликуш с церковной паперти, что само по себе не могло украсить признанный столп социалистического реализма. Хорошо еще, что высказанная затем ахинея, к которой, стыдно сказать, сам он прислушивался с нескрываемым интересом, не привлекла штатных наблюдателей, потому что содержавшиеся там вольности, хотя и подсказанные нечистым духом, весьма могли повредить не только его политическому, но и физическому здоровью.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Вдова
Вдова

В романе, принадлежащем перу тульской писательницы Н.Парыгиной, прослеживается жизненный путь Дарьи Костроминой, которая пришла из деревни на строительство одного из первых в стране заводов тяжелой индустрии. В грозные годы войны она вместе с другими женщинами по заданию Комитета обороны принимает участие в эвакуации оборудования в Сибирь, где в ту пору ковалось грозное оружие победы.Судьба Дарьи, труженицы матери, — судьба советских женщин, принявших на свои плечи по праву и долгу гражданства всю тяжесть труда военного тыла, а вместе с тем и заботы об осиротевших детях. Страницы романа — яркое повествование о суровом и славном поколении победителей. Роман «Вдова» удостоен поощрительной премии на Всесоюзном конкурсе ВЦСПС и Союза писателей СССР 1972—1974 гг. на лучшее произведение о современном советском рабочем классе. © Профиздат 1975

Виталий Витальевич Пашегоров , Ги де Мопассан , Ева Алатон , Наталья Парыгина , Тонино Гуэрра , Фиона Бартон

Проза / Советская классическая проза / Неотсортированное / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Пьесы