Пирамиды Наполеона

— Все возможно, — сказал Бонапарт. — Однако если глупо было использовать такую громадину в качестве гробницы, то совсем уже нелепо было городить столько камня для употребления его в качестве мерила.

— Как вам известно, генерал, каждый градус широты или долготы состоит из шестидесяти минут. А апофема пирамиды также оказывается равна одной десятой минуты такого градуса. Разве это простое совпадение? Еще удивительнее, что периметр основания пирамиды равен половине минуты, а два периметра — целой минуте. Более того, периметр основания этой пирамиды оказывается равен окружности с радиусом, тождественным высоте пирамиды. Таким образом, можно предположить, что в размерах этой пирамиды зашифрованы размеры нашей планеты.

— Но разве разделение Земли на триста шестьдесят градусов не является современным нововведением?

— Вовсе нет, такое подразделение было введено уже в Древнем мире, от Вавилона до Египта. Древние выбрали число триста шестьдесят, поскольку оно отражало число дней в году.

— Но в году триста шестьдесят пять дней, — возразил я. — И еще четверть.

— Действительно, осознав это, египтяне добавили пять священных дней, — объяснил Жомар, — так же как революционеры добавили праздничные дни к нашим новым тридцати шести десятидневным неделям. Моя гипотеза состоит в том, что люди, построившие эту пирамиду, уже знали размеры и форму нашей планеты и заложили эти данные в свое сооружение, дабы они не были утрачены, если цивилизация придет в упадок. Наверное, они предвидели наступление мрачного средневековья.

Наполеон начал терять терпение.

— Но зачем?

Жомар пожал плечами.

— Чтобы вновь воспитать человечество. Или просто показать, что они узнали. Мы возводим памятники Богу и военным победам. А они захотели увековечить в памятнике математические и научные открытия.

Мне показалось невероятным, что жившие в глубочайшей древности люди могли так много знать, и все-таки в облике этой пирамиды было нечто фундаментально правильное, словно ее строители задались целью передать потомкам некие вечные истины. Франклин упоминал о сходной правильной соразмерности греческих храмов, и, как я помню, Жомар привязывал все это к странной числовой последовательности Фибоначчи. Вновь я задумался о том, не имеют ли эти арифметические игры какого-то отношения к тайне моего медальона. Математика затуманила мой разум.

Бонапарт повернулся ко мне.

— А что думает на сей счет наш американский друг? Какие взгляды может предложить Новый Свет?

— Американцы полагают, что у любого творения должно быть особое назначение, — произнес я, пытаясь изобразить глубокомысленный вид. — Мы основываемся на практической пользе, как известно. А каково практическое применение этого памятника? Думаю, Жомар склоняет нас к той мысли, что у этого остроконечного сооружения более основательное назначение, чем просто гробница.

Наполеона не одурачила моя бессвязная болтовня.

— Что ж, по крайней мере, очевидно, что у этой пирамиды есть острый конец. — Мы покорно рассмеялись. — Пойдемте. Я хочу заглянуть внутрь.

* * *

Большинство прибывших в Гизу французов довольствовались пикником, но горстка ученых отправилась к темному пролому в северной стороне пирамиды. Там находился известняковый портал исходного входа в гробницу, сооруженный еще самими древними египтянами. Этот вход, пояснил Жомар, обнаружили только после того, как мусульмане ободрали обшивку пирамиды для постройки зданий в Каире; в древние времена там находилась хитроумно спрятанная каменная дверь, подвешенная на мощных петлях. Никто так и не сумел обнаружить исходную дверь. Поэтому в средние века несведущие арабы попытались ограбить пирамиду, прорубив в нее свой собственный вход. В 820 году халиф Абдулла аль-Мамум, зная, что в исторических документах упоминался северный вход, нанял команду инженеров и каменщиков, чтобы они спроектировали новые туннели для проникновения внутрь пирамиды, надеясь обнаружить там проложенные строителями коридоры и шахты. Вероятно, по воле случая изначально вход находился выше проделанного ими туннеля. В него-то мы и вошли.