Пирамиды Наполеона

Меня вполне устроило такое предсказание — ведь, в конце концов, я был воспитанником Франклина, — хотя и удивило, почему наука при всей своей универсальности уже давно не привлекла к себе души и умы всех людей. Почему человек по-прежнему отдает предпочтение религии? Наука могущественна, но бездушна, многое разъясняет и вместе с тем замалчивает самые важные вопросы. Она объясняла то или иное явление, но не раскрывала его причин, и поэтому ее ответы не удовлетворяли людей. Наверное, люди будущего смогут понять собор Парижской Богоматери так же, как мы сейчас понимаем римские храмы. И вероятно, между поклонением и страхом очень много общего. Революционеры в их рационалистическом рвении упустили кое-что важное, на мой взгляд, и этим упущением стало сердце, а вернее, душа. Может ли наука вместить душевные переживания, может ли она дать надежду на жизнь после смерти?

Конечно, я не стал делиться с учеными такими мыслями, а просто ответил:

— А что, если все несколько проще, доктор Монж? Что, если эта пирамида является попросту надгробным памятником?

— Я думал об этом, Гейдж, и обнаружил один очаровательный парадокс. Допустим, по крайней мере в принципе, что ее возвели как гробницу. Но разве грандиозные размеры не осложняли ее существования? Чем более величественную пирамиду мы построим для сохранности мумии, тем больше внимания привлечем к месту захоронения самой мумии. И перед фараонами, очевидно, стояла дилемма, поскольку они стремились сохранить свои останки для вечной жизни.

— Я подумал также и о другой дилемме, — ответил я. — Фараон надеется, что его покой не потревожат во веки веков. А идеальным преступлением является необнаруженное преступление. Если вы захотели ограбить могилу господина, то лучше всего сделать это перед самым ее закрытием, поскольку потом уже кражи никто не обнаружит! Если это гробница, то полагаться усопший фараон мог только на преданность тех, кто закрывал ее. Кому мог доверять фараон?

— И вновь мы сталкиваемся с недоказуемыми гипотезами! — засмеялся Монж.

Мысленно я припомнил все, что сумел узнать о медальоне. Разделенный диаметром круг, возможно, указывает на важность числа «пи». В верхней половине изображено созвездие, включающее древнюю Полярную звезду. Внизу символический рисунок воды. Странные насечки, образующие что-то вроде треугольника или пирамиды. Допустим, вода означала Нил, а грубо намеченный треугольник — Великую пирамиду, но почему треугольник выполнен так нечетко? Енох говорил, что подвеска выглядит незавершенной, но что является ее завершением? Жезл Мина из какого-то давно затерянного храма? Это казалось шуткой. Я попытался думать как Франклин, но мне ли сравниться с ним? Сегодня он мог трудиться над доказательством электрической природы молнии, а назавтра предложить план объединения колоний. Может, эти пирамиды притягивали молнии и преобразовывали их в электрическую силу? Может, структура этой пирамиды подобна лейденской банке? С тех пор как мы прибыли в Египет, я не слышал ни одного громового раската и не видел ни капли дождя.

Монж уехал, чтобы вместе с Бонапартом присутствовать на церемонии открытия нового Египетского института. В его стенах ученые трудились над самыми разными проектами, начиная от изобретения новых способов получения алкоголя и выпечки хлеба с использованием стеблей подсолнечника, поскольку в Египте не хватало нормального топлива, и заканчивая составлением каталогов живой природы Египта. Конте оборудовал мастерскую для восстановления утраченного оборудования, к примеру, печатных станков, пропавших в сражении при Абукире. Он был из тех умельцев, которые могут смастерить все, что угодно. А мы с Жомаром продолжали торчать в прекрасной золотой пустыне, трудолюбиво разматывая мерные ленты, разгребая обломки камней и замеряя углы с помощью геодезических приборов. Три дня и три ночи провели мы, глядя на звездное вращение над вершинами пирамид и споря о том, для чего все-таки они предназначались.

Наутро четвертого дня, утомленный нашей скрупулезной работой и недоказательными предположениями, я отправился к берегу, откуда открывался шикарный вид на раскинувшийся за рекой Каир. Там моим глазам предстало любопытное зрелище. Конте уже, очевидно, произвел достаточное количество водорода для наполнения воздушного шара. Этот шелковый баллон имел на вид футов сорок в диаметре, и его верхнюю половину покрывала сетка с тянущимися вниз веревками для поддержки плетеной корзины. Шар парил на привязи в сотне футов над землей, собрав вокруг маленькую толпу зрителей. Я взглянул на них в оптическую трубу Жомара. Все зеваки оказались европейцами.