Пирамиды Наполеона

— И все-таки вряд ли ты не заметил красот, присущих этой стране, — возразил я. — Меня потрясло многообразие ее растительности. Заливные долины Нила просто райский сад, и он так резко сменяется бесплодными песками, что можно провести границу клинком сабли. Астиза говорила мне, что египтяне называют эту плодородную область черной землей, по цвету наносов, а пустыню — красной землей, по цвету песка.

— А я называю все это бурой землей, из-за множества грязных домишек из сырцового кирпича, вздорных верблюдов и орущих ослов. Ашраф поведал мне историю о потерпевшем кораблекрушение египтянине, чудом избежавшем смерти. После долгих скитаний он, как Одиссей, вернулся домой. Его верная жена и дети бросились к нему навстречу. И знаешь, какими были его первые слова? «О, а вот и мой славный осел!»

Я усмехнулся.

— Чем ты собираешься заниматься в Александрии?

— Мы же оба помним, какой там рай. Мне хотелось кое-что записать и выяснить некоторые вопросы. Уж поверь мне, здесь можно сочинить книги гораздо более увлекательные, чем «житие» Бонапарта.

— Интересно, сможешь ли ты разузнать об Ахмеде бин Садре?

— А ты уверен, что именно его видел в Париже?

— Не совсем. Было темно, но голос был таким же. Мой проводник нес фонарь на длинной палке с вырезанной на конце змеиной головой. Кстати, в Александрии Астиза спасла меня от змеиного укуса. Кроме того, он почему-то проявлял ко мне слишком большой интерес.

— Наполеон, похоже, полагается на него.

— А что, если на самом деле этот бин Садр старается не ради Бонапарта, а ради ложи египетского обряда? Что, если он агент графа Алессандро Силано, так страстно возжелавшего заполучить пресловутый медальон? Что, если он имеет отношение к убийству несчастной Минетты? Всякий раз он обшаривал меня взглядом, словно выискивал подвеску. Так кто же он на самом деле?

— Ты хочешь, чтобы я стал твоим частным сыщиком?

— Просто осторожно наведи справки. Мне надоели сюрпризы.

— Я иду по следам истины. От начала и до конца, с головы до… — Он выразительно глянул на мои ботинки. — До ног.

Я мгновенно понял его завуалированное признание.

— Так это ты спрятал мои ботинки на Ориенте!

— Я не прятал их, Итан, а просто позаимствовал для обследования.

— А притворялся, что ничего не знаешь.

— Я скрыл от тебя некий секрет, как ты скрыл от меня медальон. Я опасался, что ты потерял его во время нападения на нашу карету, но тебе неловко в этом признаться. Мне ведь удалось уговорить Бертолле взять тебя в экспедицию отчасти именно из-за этого медальона, а когда мы воссоединились в Тулоне, ты не захотел показать его мне. Что я мог подумать? Чувствуя определенное обязательство перед нашими учеными, я попытался выяснить, какую же игру ты затеял.

— Это была не игра. Просто всякий раз, как я показывал этот медальон или рассказывал о нем, на меня начинали валиться неприятности.

— И я помог тебе сбежать от них. Ты мог бы хоть немного доверять мне.

Да, он ведь рисковал собственной жизнью, помогая мне, а я обращался с ним почти как с посторонним. Неудивительно, что он стал подозрительным.

— А ты мог бы не трогать мои ботинки, — тем не менее проворчал я.

— Разве хитроумные тайники защитили тебя от подброшенной в кровать змеи? А что там все-таки за история со змеями? Ненавижу этих тварей.

— Астиза говорила мне, что у них тут с древности поклоняются какому-то змеиному богу, — сказал я, с удовольствием меняя тему. — И по сей день существует секта его верных почитателей. Так вот, по-моему, наши враги из их числа. Понимаешь, тот странный змееголовый посох бин Садра напомнил мне одну библейскую историю. Моисей бросил перед фараоном свой посох, и тот превратился в змею.

— Неужели нам в нашем расследовании надо углубляться до времен Моисея?

— Я озадачен не меньше тебя, Антуан.

— Даже значительно больше. По крайней мере, у Моисея хватило ума вывести его народ из этой безумной страны.

— А тебе не кажется, что это на редкость странная история?

— Какая именно?

— Про десять казней, насланных Моисеем. Всякий раз, как случалось очередное бедствие, фараон смягчался и говорил, что позволит евреям уйти. Потом он отказывался от своих слов, и Моисей обеспечивал ему следующую казнь. Должно быть, Египет действительно нуждался в тех рабах.

— До последней казни, когда погибли все первенцы. Тогда фараон все-таки отпустил их.

— Но тут же опять передумал и, собрав армию, бросился преследовать Моисея. Если бы он не изменил своему слову, то не утонул бы со всем воинством в сомкнувшихся водах Красного моря. Почему, интересно, он мог передумать? Почему не дал Моисею спокойно убраться восвояси?

— Тот фараон был так же упрям, как наш маленький генерал. Библия учит нас, что порой надо покориться судьбе. Так или иначе, я поспрашиваю о твоем змеином приятеле, но меня удивляет, что ты не озадачил меня другим расследованием.

— Каким же?

— Астизой, разумеется.

— Видимо, она достаточно сдержанна по натуре. Как благовоспитанные люди, мы должны уважать личные секреты женщины.

Тальма хмыкнул.