Пирамиды роста

– Рейтинговый кабак, как бы эксклюзив. Цены в у.е., – пояснила Ада, одетая в попугайски яркое трикотажное платье. – Омары, устрицы, лангустины?

– Мне только чай, – Валя с ужасом вспомнила обед со Свеном. – Простой рыбы тут нет?

– В моде барабулька.

– Она – рыба?

– Ну не птица же!

Пока барабульку жарили в толстой панировке, Валя пила чай, а Ада коньяк.

– Колись, Лебёдка, с чего внучка профессора Лаврентьева живёт именно с тобой? – спросила Ада, словно это было темой встречи.

– Мать замуж вышла, Вика с её мужем не ладит. Миша нашёл школу возле нас и своей поликлиники, – ответила Валя заготовленной легендой. – Вика в моём кабинете помощницей работает, ночует то там, то тут. Всё ж на одном пятачке: я, школа, Мишина поликлиника, её мать на Ленинском.

– Миша, твой бывший, кардиолог? – наморщила лоб Ада, интуитивно чувствуя подвох, но не понимая, как достать что-нибудь новенькое о Валиной семье.

– Невропатолог.

– Мне как раз позарез нужен невропатолог, бабла не пожалею. Дай телефончик.

– Миша – святой, за деньги не лечит. – Валя взяла из вазочки салфетку, достала из сумки ручку и написала «Михаил Андреевич Сизов, поликлиника № 118». – Узнаешь телефон регистратуры по «09», придешь на приём, скажешь, от меня.

Ада взяла в руки салфетку, покрутила её и чуть ли не сразу выбросила, не зная, что делать с подтверждённым фактом существования Викиного отца.

– На деда ни капли не похожа.

– Вика – копия Миши, но темперамент в мать, – согласилась Валя. – А как ты раскопала, что она внучка?

– Пробили на раз. Она, как бы, в доме профессуры прописана, там и дед жил, – задумчиво сказала Ада.

– И тебе не надоело пробивать, выслеживать, вынюхивать? – возмутилась Валя. – Просто верить людям не можешь?

– Сапёр ошибается однажды! Но по тебе концы с концами не сходятся. Почему внучка профессора Лаврентьева не учится после школы, а играет с тобой в медсестрёнку? Родителям блата в МГУ не хватило? – в упор уставилась Ада на Валю.

– Она хотела учиться на целительницу, но мой университет закрылся. Пошла ко мне в помощницы, Миша одобрил, – недовольно объяснила Валя. – Теперь ты ей мозги ВГИКом сбила, она уже не хочет в целители. Миша в ужасе, надеялся, что Вика пойдёт по медицинской части. Он же потомственный врач.

– А я, Лебёдка, всё время в рапиде вижу, как ты Федьке по харе смазываешь! Прямо именины сердца! – неожиданно заулыбалась Ада. – Вот бы ещё дубль посмотреть! Эх, камер не было, рейтинги бы зашкалили: «Базар в «Берёзовой роще».

– В рапире? – не поняла Валя.

– В рапиде. Такой вид съёмки. Вот что, Лебёдка, хватит тянуть кота за яйца, грубо предлагаю сделку. Ты как бы снимаешься дальше, а я сую Вику во ВГИК! Хотя, чую, где-то вы меня за нос водите.

– Сама посуди, зачем нам тебя водить за нос, если мне ни твоя передача, ни её ВГИК сто лет не снились? – спросила Валя, помня Викины наставления.

– Верю, что тебе телик не нужен. У меня одноклассница, такая же отмороженная, в монастырь пошла, но на Вику тебе не положить. Хрен с этим задником, покрасим его хоть в российский флаг, если не хочешь стричься и темниться. Люди родинки удаляют, на сорок кило худеют, носы меняют, башку себе дают чужую пришить, чтоб только работать в кадре. Но ты мне нужна не потому, что, как бы, вбухано в газеты зелёных, не потому, что ты ростом как Останкинская телебашня, а потому, что думаешь лицом и на тебя интересно смотреть.

– Сколько стоит Викин ВГИК? – уточнила Валя.

И скосила глаза на стеклянный пол у ног, куда подплыла большая белая рыбища и застыла, словно подслушивая.

– Это халява, а халяву нельзя купить ни за какие деньги. Я тогда по Федьке с цепи сорвалась перед месячными, – призналась Ада. – Всех раком поставила. Уверена была, что ты его уложила.

– Но зачем? – удивилась Валя.

– Нравишься ты ему. У меня так уже было – с помойки взяла, помыла-почистила, зарплату дала, сотовик, а он на мою секретаршу прыг-скок. Наружку приставила, звонят, мол, в «Петровиче» с ней сидит, заказали две «Оптимистические трагедии». «Петрович» – кабак для политтехнологов, названия у них придурочные, «Оптимистическая трагедия» – котлета по-киевски. Тихонько подъезжаю, захожу на мягких лапах, сажусь в другом конце зала, а лето, он в белых штанах, весь из них аж выпрыгивает и кофе пьёт. Набираю ему на сотовик, говорю, милый, зря ты заказал «Оптимистическую трагедию», у тебя от неё опять поджелудочная взбунтуется. И он этот кофе как ху….. на белые штаны! Побежал в туалет отмывать, а я тихонечко вышла, сотовик его заблокировала, пропуск в Останкино аннулировала, и секретутку туда же. Думала, и с тобой влетела.

– Зачем тебе такие отношения с Федей? – спросила Валя.

– Ты не поймёшь, какой это драйв! Просто потрахаться выписала бы пару гренадеров из «Красной Шапочки», поверь, они это делают лучше, чем все Феди, вместе взятые. Федя, как бы, добросовестный, долгоиграющий, но скучный, как дятел. От него драйв в другом.

Тут подали мохнатую от панировки барабульку с салатами. Выглядела она красиво, хотя и не на заявленную в меню цену.

– Из «Красной Шапочки»?