Пиранези

Другой стоял, прислонившись к Пустому Пьедесталу, — локти его опирались на Пьедестал, ноги были скрещены, на лице умиротворение. На нем был безупречный костюм, черный в синеву, и ослепительно-белая рубашка. Он дружески улыбнулся:

— Как ботинки?

— Превосходно! — воскликнул я. — Замечательно! Спасибо! Они для меня еще более драгоценны тем, что это знак твоей дружбы! Иметь такого друга — величайшее счастье!

— Стараюсь, — ответил Другой. — Ну, как продвигаются дела? Теперь, когда у тебя есть обувь.

— Я уже побывал в Сто девяносто втором западном Зале!

— О’кей. А посмотрел, какие звезды оттуда видно? Записал?

— Записал, — ответил я. — Но записи не принес. Я и без них помню все, что должен тебе рассказать.

И я рассказал, что видел в Сто девяносто втором западном Зале.

— Статуи — самая примечательная его особенность. В смысле, помимо Единственной Двери и отсутствия Окон. В Лунном Свете особенно выделялась одна — изображение Юноши. Мне подумалось, он олицетворяет одну из Добродетелей, а именно…

— Не надо подробностей. Статуи меня не интересуют. Расскажи про звезды, — сказал Другой. — Что ты видел?

— Сейчас покажу. — Я развернул одну Звездную Карту и положил на Пустой Пьедестал.

Другой встал рядом.

Я продолжал:

— Я видел Розу, Добрую Матушку и Фонарный Столб. Ближе к утру их сменили Башмачник и Железный Змей.

(Такие имена я дал Созвездиям.)

Другой внимательно посмотрел на Карту, затем сделал какие-то пометки в своем блестящем устройстве.

— Есть ли среди этих звезд особенно яркие? — спросил он.

— Да. Вот эта. Она в Созвездии Доброй Матушки. На конце ее протянутой руки, так сказать. Это одна из самых ярких звезд на небе.

— Идеально, — сказал он. — Самая яркая звезда символизирует величайшее знание. Что ж, пока ты туда ходил, я принял решение. Я пойду туда и там совершу ритуал. Очевидно, это гораздо дальше в лабиринте, чем я бывал раньше, так что есть риск… — Он помолчал с очень твердым видом, как будто собираясь с духом. — Однако, если взвесить риск и награду… что ж, награда потенциально огромна. Сведения, которые ты мне принес, бесценны. Сейчас твоя задача — ходить туда и выяснять, какие созвездия видны в разное время года.

Теперь пришел мой черед рассказать о моем Откровении касательно Великого Тайного Знания.

— Насчет этого, — начал я, — должен кое-что сказать. Должен поделиться тем, что мне было явлено и будет иметь серьезные последствия для наших дальнейших исследований. Надо прекратить поиски Знания! Когда мы начинали, то думали, это достойная цель, на которую стоит бросить все силы, — но мы ошиблись! Надо немедленно от нее отказаться и составить новую программу научных изысканий!

Другой меня не слушал; он делал пометки в блестящем устройстве.

— Мм? Что? — спросил он.

— Я говорю о наших поисках Знания. Дом открыл мне, что от них надо отказаться.

Другой перестал тюкать пальцем по устройству. Мгновение он переваривал мои слова. Затем положил устройство на Пустой Пьедестал, закрыл лицо руками, испустил долгий стон и потер глаза.

— О боже! Опять то же самое, — проговорил он.

Затем убрал руки от лица, отвернулся и уставился вдаль.

— Помолчи, — сказал он (хотя я не произнес ни слова). — Мне надо подумать.

Наступило долгое молчание. Наконец он вроде бы пришел к какому-то решению.

— Сядь, — сказал он.

Мы сели на Плиты. Я скрестил ноги, а Другой сел на корточки, прислонившись к Пьедесталу.

Лицо его омрачилось, и он избегал смотреть мне в глаза. По этим признакам я понял, что он злится, но старается этого не показывать.

Он кашлянул и заговорил сдержанно:

— О’кей. Есть три причины — три, — почему тебе не следует прекращать поиски знания. Сейчас я их перечислю, и в конце ты увидишь, что я прав. Просто выслушай меня. Ты же можешь меня выслушать.

— Конечно, — сказал я. — Назови мне три причины.

— О’кей. Первая причина такая. Тебе может показаться, будто я руководствуюсь эгоистическими соображениями — пытаюсь добыть знание для себя. Однако на самом деле это совершенно не так. Поиски, в которых мы с тобой участвуем, — воистину великий проект. Один из самых важных в человеческой истории. Знание, которое мы ищем, — это не что-то новое. Оно древнее. Очень древнее. Некогда люди им владели и с его помощью творили удивительные, чудесные дела. Человечеству следовало держаться этого знания. Следовало его чтить. Но люди избрали другое. Отбросили его ради того, что назвали прогрессом. И наше дело его вернуть. Мы делаем это не для себя. Мы делаем это для человечества. Чтобы вернуть людям утраченное по глупости.

— Ясно, — сказал я. (Это и впрямь представляло дело в несколько ином свете.)